Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Из сборника рассказов последних лет — «Жизнь». В настоящий сборник, подготовленный к 87 годовщине со дня рождения выдающегося советского и русского писателя Владимира Григорьевича Корнилова, вошли рассказы, написанные в последние годы его жизни. Созданные на основе впечатлений его отрочества, юности и уже взрослой жизни, они охватывают три этапа становления одной личности. Читателям, уже хорошо знакомым с творческим талантом писателя, в этих небольших по форме, но глубоких по силе мысли, миниатюрах, его личность высвечивается новыми яркими гранями. Тем, кто только ещё начинает знакомиться с образами и впечатлениями из мира Владимира Григорьевича, предстоит удовольствие постичь его непростой путь, под названием «Жизнь»…
отрывок из произведения:
...В один из дней поздней осени художники Иван Сомов и Вениамин Аркадьевич Туров отдыхали на пленэре. Только что они закусили, Туров удовлетворенно вытянулся на широко расстеленном брезенте, выразил полноту охвативших его чувств словами:
— Молодцом, Сомов! В этакую благодать вытащил!
Туров с Сомовым были в некотором роде друзьями. Туров, пребывавший уже в преклонном возрасте, имевший имя и влияние, взял под покровительство младшего собрата по искусству, поменявшего беспокойные берега Невы на спокойствие берегов волжских, устроил ему жилье, мастерскую, приблизил к дому, и со стариковским добродушием подвигал его к крупной работе над своим портретом. Сомов, не умел как-то иначе выразить свою признательность, взялся за работу. Но, удачно и довольно быстро охватив внешнюю фактуру, работу приостановил: он вдруг понял, что написанное им — не искусство.
Сомову не давался взгляд Турова, как раз то, что должно было выразить нравственную суть натуры. Когда Туров, добродушно ворча, садился позировать, глаза его обретали какой-то холодновато-зеркальный блеск, и Сомов приходил порой в отчаяние от своей неспособности прозреть то, что скрывалось за зеркальностью глаз Вениамина Аркадьевича. Природное упорство не позволяло Сомову оставить начатое дело. Но от первоначального замысла писать портрет Турова — художника он отступил.
В Турове он смутно чувствовал некую психологическую многослойность, сложившуюся, видимо, под воздействием разных, прожитых им эпох. Но после изнуряющих попыток выразить в портрете чувствуемую психологическую сложность, решил писать портрет Турова — человека. И теперь, сосредоточившись на этой своей мысли, жил в нетерпеливом ожидании открытий. Он и на пленэр-то уговорил Турова поехать, соблазнив его богатой рыбалкой, в надежде понаблюдать Вениамина Аркадьевича в обычном, вольном общении. Но отлично порыбалив, выловив с десяток фунтовых окуней, тщательно упаковав каждою рыбину в отдельный целлофановый пакет с пучками крапивы, сберегающими рыбью свежесть, всё уложив в хозяйственную сумку и любовно пристроив её в холодке, Туров так и не раскрылся перед наблюдающим за ним Сомовым. С аппетитом похлебал приготовленный Сомовым из добытой им утки суп, побаловал себя стопочкой коньяка и теперь умиротворенно возлежал, постукивая пальцами по выпуклости живота и тихонько напевая высоким голосом:
— Аи, хорошо, аи, хорошо...
Простенькие слова, простодушный, как звук пастушьего рожка, мотив расслабили Турова. Он разнежился, как — то даже распахнулся, и Сомов, так долго ожидавший счастливой минуты, впился взглядом в Турова, даже привстал в надежде уловить до сих пор неуловимое. Туров заметил любопытство Сомова. Только что живые его глаза отстраненно заблестели, он оборвал песенку, покряхтывая, сел...
...В один из дней поздней осени художники Иван Сомов и Вениамин Аркадьевич Туров отдыхали на пленэре. Только что они закусили, Туров удовлетворенно вытянулся на широко расстеленном брезенте, выразил полноту охвативших его чувств словами:
