Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Рассказы и повести Евгения Шатько (1931-1984) отличаются психологической глубиной, искренностью интонации, своеобразием литературной формы. Писатель умеет за небольшой, порой случайной деталью разглядеть значительное, целое, умеет передать мимолетное настроение, лирический подтекст. В его рассказах много личного, исповедального, дневникового. Сейчас, когда мы все больше и больше уделяем внимания духовному миру каждого человека, рассказы и повести Е. Шатько особенно значительны.
отрывок из произведения:
...Я ехал на попутной машине ночным зимним лесом.
Белые лапы елей грузно раскачивались в свете фар. Над лесом крутила такая пурга, что казалось, будто мы ехали по дымному ущелью. Дорога, лесной волок, была длинна, а шофер, высоченный, носатый дядя, почему-то все молчал, уставясь в серебристую тьму мелкими, как семечки, глазами. Сначала я от радости, что попал в темную кабину с мороза, пробовал заговорить с ним, спрашивал насчет дороги, предложил, как водится, закурить. Закурить он отказался, о дороге кратко заметил, что летом она «много хуже», и замолчал снова, замолчал как-то глубоко, неподступно, и промолчал так километров двадцать... Навстречу нам выплывали все как будто одни и те же лапы елей, которые курились снеговой россыпью, очень хотелось дремать, и не верилось, что в бесконечном лесу, стонущем под лютой пургой, есть теплое жилье...
Наконец показались дома, заваленные снегом, сверкнул лучистый оранжевый свет в окнах. Мы остановились перед домом с вывеской магазина над деревянным крыльцом. Раскрыв дверцу, немногословный шофер сказал:
— Мы сейчас.
И побежал мимо магазина в проулок.
Едва я вылез на дорогу, ледяной холод струями потек в рукава под пальто. За нашим бензовозом стояла вторая машина; в кузове ее, прикрытая брезентом, темнела молотилка. Когда водитель второй машины тоже резво убежал в тот же проулок, из-под брезента поднялся взъерошенный человек в шубе, с клочьями сена на плечах. Он, должно быть, спал в молотилке. Поглядев на меня, зевнув, мужик проговорил густым со сна голосом:
— Мороз с тылу бьет, прошибает до заду.
Через некоторое время из проулка появились оба наших водителя с бутылками в руках. Одна бутылка была подана мужику наверх, и он опустился с нею в свою молотилку. Мы залезли в кабину. Шофер содрал зеленую нейлоновую пробку, я отказывался, но все-таки выпил сургучного вкуса вермута и стал грызть твердый, дубовый пряник. Шофер включил свет, и бензовоз тронулся по наметенным на дорогу сугробам. Мы опять ехали молча, но шофер молчал уже напряженно, точно с вызовом; шапку он надвинул на глаза; возился, налегая грудью на баранку, и наконец заговорил с упреком:
— Все мимо едут! Никто не завернет. Фальдшера прошу заехать — никак! Далеко! Мамка старая, больна, которую неделю лежит! А ему все некогда, пузатому. Всем некогда заехать в места, которые поглухее, ровно нелюди там живут!
— У каждого своя забота, — возразил я. — Куда пошлют, вот и едешь.
— А может, вы бы заехали, товарищ? — спросил он с надеждой. — Посмотрели бы на существование нашей жизни. Тут недалеко — километров десять в сторону.
— А к кому заехать? — спросил я.
— К отцу! Отец нас и угостит, и спать уложит! — воскликнул он с жаром; мне показалось, что он уговаривает как будто не только меня, но и себя, что ему надо давно заехать, и хочется заехать не одному, а с новым, приезжим человеком...
...Я ехал на попутной машине ночным зимним лесом.
