Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Нил Аду ( настоящее имя: Удалин Сергей Борисович) — русский писатель-фантаст, поэт и переводчик.
Родился 24 февраля 1965 года в Ленинграде. Там же учился. В 1988 году закончил Военмех, получил высшее техническое образование. В последующие годы перепробовал множество профессий. Закончил литературные курсы при СП СПб, (не путать с высшими курсами имени Горького), руководимые М. С. Ахмановым, откуда плавно перекочевал в литстудию А.Д. Балабухи и Л.Э.Смирнова.
В настоящее время пишет фантастику, прозу, литературные пародии и принимает активное участие в обсуждении чужих книг.
отрывок из произведения:
...Антон лениво перелистывал журнал «Ом», полулежа на скрипучем, из последних сил сопротивляющемся старости диванчике и вытянув ноги в нечищеных ботинках на ещё более пожилом табурете. Иначе было не пристроиться — диван слишком короткий. Впрочем, другой бы в его бытовке и не уместился. Половину помещения размером два с половиной метра на полтора занимал массивный письменный стол образца тридцатых годов прошлого века. А на оставшейся половине Антон пытался расположить себя самого. Получалось не очень, но и жаловаться тоже грех. Ведь он не просто лежал на диване, а как бы работал.
Есть такая профессия — приёмщик цветного лома. Не такая уж и плохая, кстати говоря. Некоторые приёмщики совсем неплохо зарабатывают. Но Антон к этим счастливчикам не принадлежал. И не потому, что плохо работал, просто точка была бесперспективная. У хозяина, Павла Ивановича, а за глаза — просто Пашки, дача в Михайловке. Вот он и поставил возле станции контейнер с бытовкой, а Антона посадил приёмщиком. Для перевоспитания.
Два месяца назад Антон с приятелями махнул на выходные в Москву и там немного подзадержался. Всего-то дня на три — обычное дело. Но Паша вдруг завёлся и отправил его в ссылку. Вот и сиди тут дурак дураком! Работы-то нет никакой. Пока не кончилось лето, деревенские хроники иногда кое-что приносили. Кто — вентиль латунный, кто — кусок провода, а кто и — подсвечник. А нашёл или украл — это уже не Антона забота.
Но сейчас на дворе уже середина сентября, и всё вокруг вымерло. За день всего два клиента заходило, какой уж тут нафиг заработок! А самое обидное — свалить с работы пораньше не получится. Пашина мамаша здесь до самых холодов живёт и обязательно настучит сыну, если Антон бытовку раньше времени закроет. А до города ещё час на электричке пилить. И до ноября хозяин сворачивать точку не собирается, если вообще не решит её на зиму оставить. Вот ловуха, надо же было так вляпаться! И работа — не работа, и бросить её нельзя. Антон уже полтора года армию косит, легально ему никак не трудоустроиться. Вот и сидит здесь, считай что в лесу. Ещё немного — и сам волком с тоски завоешь. Хоть бы урод какой залётный к нему заглянул!
Грустные размышления Антона прервал негромкий, но настойчивый стук в окно. А затем послышался знакомый, сиплый голос:
— Антох, а Антох! Выдь сюда, дело есть.
Это Петрович, абориген. Один из немногих мужиков в деревне, кто ещё не полностью пропил свои мозги. Петрович по ночам охранял бытовку и пользовался неограниченным доверием Паши. На своём веку он пережил уже трёх приёмщиков и ни разу не был замечен в воровстве. Приёмщики были замечены, а он — нет.
Сторож предпочитал в случае нужды занимать деньги у тех же приёмщиков, а потом отрабатывал долг на погрузке товара. Но если и сейчас он пришёл с той же просьбой, то его ждёт глубокое разочарование. Ничего Антон Петровичу не даст. Он и сам уже пару раз беспардонно залезал в кассу, чтобы как-то свести концы с концами. Ещё одного нахлебника бюджет фирмы не выдержит.
— Ну, чего тебе? — проворчал Антон, открывая дверь, и только тут заметил, что Петрович пришёл не один. Рядом с ним стоял...
М-да, за два года работы Антон насмотрелся на разных клоунов, но такого видел впервые. Из под синего, замызганного халата, какие обычно носят уборщицы, выглядывали тощие, нелепо вывернутые ноги в оранжевых лосинах. А обуви совсем не было. Сам незнакомец весь какой-то щуплый, сгорбленный, а руки у него короткие, зато с длинными, тонкими пальцами. И пальцы эти мелко и безостановочно дрожали.
Интерфейс доходяги подтверждал правильность первоначального диагноза. Лицо даже не синее, а какое-то фиолетовое. Череп абсолютно лысый, губы тонкие, а глаза — огромные и какие-то безумные. Добавьте к этому сморщенную, словно чернослив, кожу, крохотный нос пуговкой, почти не заметный в складках местности, и острые, в форме лаврового листа уши, прижатые к голове, и вы поймёте, какая это была картина маслом.
И весь описанный натюрморт тоже мелко подёргивался на длинной, слишком тонкой для такой нагрузке шее. Да, плющило мужика конкретно. Без дозаправки может до аэропорта и не дотянуть. И цель визита вырисовывалась всё яснее. Но не мешало бы всё-таки уточнить. Может всё-таки не с пустыми руками припёрся?
— Ну, и что это за чучело? — поинтересовался Антон у Петровича, поскольку глупо было обращаться к сбежавшему из кунсткамеры экспонату.
Но чучело оказалось говорящим. Оно сделало шаг вперёд и произнесло почти нормальным человеческим голосом:
— Здравствуй, землянин!
Антон хмыкнул. Да, с такой работой и в цирк ходить не обязательно. Но достойный ответ клоуну сочинить не успел. Петрович оттолкнул брата по разуму в сторону и взял инициативу в свои руки:
— Помолчи, юродивый, я сам всё объясню! Представляешь, Антох, — с виноватым видом повернулся он к приёмщику, — сидим мы с Васькой Сафоновым в лесочке за его хатой. Здоровье поправляем. И вдруг из кустов этот выходит. Привет, говорит, земляки! Дайте посмотреть, что это за жидкость у вас в бутылке? А я ему отвечаю: не беспокойся, братан, та самая! А он всё сомневается. Мне, говорит, в эту... как её... жизнеобеспечения залить надо. Во как завернул!
В голосе Петровича послышалось неподдельное восхищение.
— Видать, из интеллигентов. Но я тоже не в капусте найденный, на том же языке ему отвечаю: вот и у нас с коллегой аналогичный случай. Короче, налили мы ему полтинничек. Не пропадать же человеку. Сами час назад в такими же были. А он чуть отхлебнул и кочевряжиться начал. Не, говорит, мне много надо. Я подшутить хотел, спросил: канистру что ли? А он задумался так, да и согласился: не меньше. Я его аж зауважал — мелкий, но наглый! Вот что, братан, говорю, есть тут один человек, который горю твоему помочь сможет. Только он — не то что мы, за просто так не наливает. Ты ему железяку какую-нить принеси, а он тебе за неё спиртяшки нацедит. Правильно я говорю?
...Антон лениво перелистывал журнал «Ом», полулежа на скрипучем, из последних сил сопротивляющемся старости диванчике и вытянув ноги в нечищеных ботинках на ещё более пожилом табурете. Иначе было не пристроиться — диван слишком короткий. Впрочем, другой бы в его бытовке и не уместился. Половину помещения размером два с половиной метра на полтора занимал массивный письменный стол образца тридцатых годов прошлого века. А на оставшейся половине Антон пытался расположить себя самого. Получалось не очень, но и жаловаться тоже грех. Ведь он не просто лежал на диване, а как бы работал.
