Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определенному литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-сесэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.
Большая часть произведений Дадзая Осаму на русский язык ранее не переводилась.
отрывок из произведения:
...Спускались сумерки, я стоял рядом с тетей в воротах дома. На ней было нэннэко14, наверное, на закорках она держала кого-то. И сейчас помню, какая мертвая тишина стояла тогда на полутемных улицах. «Ушел сын неба», — объяснила мне тетя и добавила: «Живое божество». Кажется, заинтересовавшись, я прошептал: «Живое божество». А потом сказал что-то непочтительное. Она пожурила меня, мол, так говорить нельзя, надо было сказать «ушел». Я все хорошо понимал, но рассмешил тетю, нарочно спросив у нее: «А ушел куда?»
Родился я летом 1909 года, то есть, когда умер великий император, мне было чуть больше четырех. По-моему, именно тогда тетя водила меня в дом родни, в деревню приблизительно в двух ри15от нашей, и там я увидел водопад, который никогда не забуду. Водопад был в горах совсем недалеко от деревни. Широкий поток воды ниспадал белыми пенящимися струями с поросшего голубым мхом обрыва. Сидя на закорках у незнакомого мне мужчины, я завороженно смотрел на воду. Рядом был какой-то храм, и мужчина стал показывать храмовые дощечки с оставленными на них пожеланиями, но вскоре мне все надоело, и я заплакал, повторяя: «Гатя, Гатя». «Гатя» — так я называл тетю. В низине под горой на расстеленном ковре она веселилась вместе с остальными, но, услышав мой плач, быстро встала. Очевидно, тетя зацепилась ногой за ковер и, потеряв равновесие, сильно пошатнулась. Все стали смеяться над ней: «Пьяная, пьяная». Я был далеко, но все видел и от обиды зарыдал во весь голос. А однажды ночью мне приснился сон, будто тетя собирается бросить меня и уйти из дома. Ее грудь совсем заслонила проем небольшой двери прихожей. По набухшей красной груди катились крупные капли пота. Тетя грубо, сквозь зубы, процедила: «Ты мне надоел». Я припал щекой к ее груди и, захлебываясь слезами, умолял не оставлять меня. Когда тетя разбудила меня, я плакал в постели, уткнувшись лицом в ее грудь. И потом еще долго всхлипывал, вспоминая ночной кошмар. О том сне я не стал никому рассказывать, даже тете ничего не сказал.
С тетей связано много воспоминаний. А вот воспоминаний того времени о родителях, к сожалению, совсем нет. Прабабушка, бабушка, отец, мама, трое старших братьев, четверо старших сестер, младший брат, тетя, четверо ее дочерей, — у нас была большая семья, но, честно говоря, до пяти-шести лет ни о ком, кроме тети, я почти ничего не знал. В памяти остались лишь призрачные картинки: помню девочек, забравшихся в пасмурный день на старые раскидистые яблони, а вот я и девочки в том же широком дворе за нашим домом, сдвинув раскрытые зонтики, любуемся под дождем распустившимися хризантемами. Возможно, те девочки и были моими родными и двоюродными сестрами.
Лет с шести воспоминания становятся более четкими. Читать меня учила служанка по имени Такэ, вместе с ней я прочитал много разных книг. Казалось, она полностью посвятила себя моему обучению. Я часто болел, поэтому обычно читал, лежа в постели. Когда все было прочитано, Такэ брала детские книжки в деревенской воскресной школе и опять заставляла меня читать. Я научился читать про себя, а потому совсем от чтения не уставал. А еще Такэ объясняла мне моральные принципы. Она часто водила меня в буддийский храм, поучала, показывая свитки с картинками рая и ада. Грешники корчились в страшных муках: на спинах поджигателей красным огнем пылали корзины, сластолюбцев душили синие двуглавые змеи. Озера крови, горы острых игл, бездонная пропасть «огненного ада», над которой клубится белый дым, и повсюду надрывно воют, разевая рты, бледные, изможденные люди. «Вот будешь лгать, тоже попадешь в ад, и черти вырвут тебе язык», — сказала она, а я, испугавшись, расплакался...