Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определенному литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-сесэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.
Большая часть произведений Дадзая Осаму на русский язык ранее не переводилась.
отрывок из произведения:
...Богом забытая горная деревушка на юге полуострова Идзу, в которой ничего примечательного и нет, кроме горячих источников. Домов на тридцать, кажется. Мне показалось, что здесь можно недорого прожить — только потому я и выбрал это заброшенное место. Дело было 3 июля 1930 года. Тогда и у меня водились кое-какие деньжата, хоть и небольшие. Но вот будущее было покрыто мраком. Не исключено даже, что я совсем не смогу писать. А если так, то через два месяца я стану таким же нищим, каким был. Конечно, денег у меня было — раз, два и обчелся, но за последние десять лет я ни разу не чувствовал себя таким богатым.
Я поселился в Токио весной 1930 года. В то время я уже жил вместе с женщиной по имени X. Мы ежемесячно получали достаточно денег из дома от моею старшего брата, но вели себя глупо и, постоянно упрекая друг друга в роскошестве, к концу месяца вынуждены были одну-две вещи нести в ломбард. В конце концов, на шестом году совместной жизни мы с X. расстались. У меня остались матрас, стол, электрическая лампа и дорожный сундук. И что самое неприятное — большая сумма долгов. Спустя два года я женился самым тривиальным образом, сосватанный одним старшим товарищем. Еще через два года я впервые вздохнул свободно. Худо-бедно, но моих литературных сборников уже было напечатано около десятка. Мне стало казаться, что надо просто побольше писать, даже если нет заказов от издателей, две вещи из трех всегда удастся пристроить. Отныне мне предстояло выполнять настоящую взрослую работу без всяких там поблажек. И я буду писать только то, что хочу.
Каким бы ничтожным и непостоянным ни был мой достаток, я все равно был рад. По крайней мере, еще месяц могу не беспокоиться о деньгах, писать то, что мне нравится. Трудно было в это поверить. В смятении чувств, не находя себе места, охваченный то восторгом, то беспокойством, я был не в состоянии даже взяться за работу.
Восемь видов Токио... Я хотел когда-нибудь попытаться не торопясь, тщательно написать этот рассказ. Написать так, чтобы десять лет, прожитые мною в Токио, отразились бы в пейзажах, соответствующих определенным моментам жизни. Сейчас мне тридцать два. По японским понятиям это значит, что ты уже достиг средних лет. Да и я сам, как это ни грустно, вполне с этим согласен, учитывая, как я изменился физически и по темпераменту. Лучше этого не забывать. Все, весна твоей жизни кончилась, теперь ты уже степенный тридцатилетний мужчина. Восемь видов Токио... Я хотел написать это произведение беспристрастно, никому не пытаясь угодить, хотел, чтобы оно стало прощанием с моей молодостью.
«Вот и он постепенно стал обывателем» — такие глупые пересуды витают в воздухе и потихоньку достигают моих ушей. И каждый раз я им твердо отвечаю про себя: «Я всегда был обывателем. Вы, видимо, этого не заметили. Все наоборот». Когда я решил посвятить жизнь литературе, глупые люди посчитали, что со мной будет легко иметь дело. А я только посмеиваюсь. Вечная молодость — это удел актеров. В литературе этого нет.
Восемь видов Токио. Я решил, что именно сейчас, в нынешний период времени, необходимо это написать. Сейчас я не связан никакими обязательствами по работе. Есть запас денег больше ста йен. Не время сейчас растерянно слоняться по комнате, попусту вздыхая то от восторга, то от беспокойства. Я должен карабкаться наверх. Купив большую карту Токио, я сел на поезд, идущий в Маибара.
Я постоянно твердил самому себе: «Я еду не развлекаться. Я еду, чтобы с полной самоотдачей создавать величественный памятник своей жизни». В Атами я пересел на поезд, идущий в Ито, в Ито сел на автобус до Симоды. Затем три часа трясся в автобусе, двигаясь на юг вдоль восточного побережья острова Идзу, и, наконец, вышел в этой жалкой горной деревушке, всего в тридцать дворов...
...Богом забытая горная деревушка на юге полуострова Идзу, в которой ничего примечательного и нет, кроме горячих источников. Домов на тридцать, кажется. Мне показалось, что здесь можно недорого прожить — только потому я и выбрал это заброшенное место. Дело было 3 июля 1930 года. Тогда и у меня водились кое-какие деньжата, хоть и небольшие. Но вот будущее было покрыто мраком. Не исключено даже, что я совсем не смогу писать. А если так, то через два месяца я стану таким же нищим, каким был. Конечно, денег у меня было — раз, два и обчелся, но за последние десять лет я ни разу не чувствовал себя таким богатым.
