Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Морис Дрюон известен отечественному читателю прежде всего как автор исторических романов. Однако первый успех ему принесли именно рассказы. Несравненный Мастер обращался к этому жанру всю свою долгую жизнь.
В сборник «Такая большая любовь» вошли все рассказы Дрюона, написанные в традициях великих французских новеллистов.
отрывок из произведения:
... — «Борделе» опаздывает на час, — сказал мне служащий, взвешивая мой багаж.
«Борделе» — название поезда, и вот уже почти час я хожу взад-вперед по перрону вокзала в темноте, столь бедно усеянной крапинками фонарей, что не различить окружающие меня лица. Наконец из глубин ночи прибывает поезд. Вырастает локомотив с притушенным прожектором. Мимо вереницей проплывают двери; кое-где шторы неплотно задернуты, стекла кажутся бледными, подслеповатыми глазами.
Почему поезд 12 ноября, именно этот, а не какой-нибудь другой, останется в моей памяти самым большим, самым длинным? Мне предстояло встретить там Францию, которую я собирался покинуть, всю Францию во время худшего ее несчастья; мне предстояло встретить там и само несчастье — в зеленой униформе, рядом с Францией, на тех же вагонных полках.
Разрозненные люди, ожидающие, дрожа от холода, на перроне, внезапно умножаются в числе и еще до остановки колес образуют вокруг дверей гроздья, словно металлические опилки, притянутые магнитом подножек.
Я обращаюсь к контролеру; я еще верю в привилегии.
— До Тулузы ни одного свободного места, нигде.
И я тотчас же прилипаю к первой попавшейся грозди, неважно какой. Я поднимусь последним.
Протягивается чья-то рука, помогает втащить чемодан.
Я вновь вижу эту руку. Белая, довольно широкая, не слишком чистая. «Решительно, самых услужливых людей находишь всегда в третьем классе».
Мой взгляд немного поднимается. Над рукой замечаю рукав зеленой униформы; мой чемодан поднимает немец.
Это мне крайне неприятно, потому что меня научили говорить спасибо, а обратить это слово к немцу язык не поворачивается.
Но время поджимает, я не собираюсь упустить свой поезд, чтобы устроить демонстрацию достоинства.
Я в вагоне, почти полностью забронированном для оккупационных войск. На половине купе помечено: «Nur fur Wehrmacht»[9]. Такие же самые таблички, что и в Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Греции, Югославии, Польше, Чехословакии, на Украине… Да уж! Они изрядно экспортировали свой язык! Навлекли изрядно ненависти на свои лица! Мой чемодан лежит поверх их багажа. В этом конце вагона их пятнадцать. Они набились в туалете, откуда через отдушину в тесное пространство между двумя дверьми проникает мерзкий запах. Стоят, сидят, упираясь руками, поставив ногу на вещмешок… Переброска войск.
Кто болтает, что немецкая армия состоит из одних только мальчишек и старых резервистов?! Эти — молодые, высокие, хорошо сложенные мужчины, все худые, но мускулистые, с лицами крестьян или рабочих; и у всех в чертах что-то резкое, жесткое, внушающее тревогу. Головы белокурые, темноволосые, подбородки круглые, длинные, но всех словно подвергли одной и той же химической реакции, которая покрыла их плоть металлической пленкой. Некоторые спят. У их усталости другой запах, не такой, как у усталых французских войск: более терпкий. Оказаться зажатым меж пятью из них, тереться пиджаком об их пояса, путаться ногами в их винтовках, упираться глазами в их кожу временами становится совершенно невыносимо. Тут мне невозможно отвести взгляд, игнорировать их. Напрасно я себе говорю: «Но они же люди, старина, люди!» Ненависть внутри меня воет сиреной тревоги. Желание убить совершенно тщетно, если не можешь его удовлетворить. Я хватаю свой чемодан и пытаюсь пройти сквозь вагон...