Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Андрей Викторович Дмитриев — советский, русский писатель, сценарист; лауреат премии журнала «Знамя» (1995), лауреат премии «Русский Букер» и «Ясная Поляна»(2012). Финалист национальной премии «Большая книга» (2012) за роман «Крестьянин и тинейджер». Андрей Дмитриев уверенно вошел в литературу в середине восьмидесятых. Известность ему принесли повести «Воскобоев и Елизавета» и «Поворот реки».
отрывок из произведения:
...Было это дивным майским вечером, в 1995 году, в Праге. После шестой, уже не помню точно, кружки «Праздроя» в знаменитой пивной «У Золотого тигра» мой собеседник-чех все же спросил меня, почему большинство моих соотечественников, главным образом простых людей, в августе 1968 года с энтузиазмом восприняли советскую интервенцию в Чехословакию. Неужто все они — миллионы и миллионы людей! — были до такой степени озабочены чистотой социалистической догмы?
Поначалу я отвечал ему в том духе, что не все одобрили: кто-то вышел на площадь, кто-то выматерился на кухне, а кто-то молча помрачнел. Что же касается большинства — кто и сегодня знает, что там, на уме у большинства? Еще две кружки прошли в тяжелом молчании; неловкость возникла. Должно быть, мой приятель-чех решил, что я попросту ухожу от ответа...
В шестьдесят восьмом мне было двенадцать лет. Детская память цепкая, детские впечатления — особенно ярки. О пражской весне я, как и большинство советских провинциалов, знал из газет и радио. Я вспомнил. И я ответил чеху:
— При чем тут, к бесу, социалистическая догма? Газеты, что ни день, писали: «Танки бундесвера разогревают свои моторы у чехословацкой границы».
— Но это же абсурд! — едва ли не подавился пивом мой чех. — Как можно было этому поверить? Да если б и разогревали — куда бы он доехал, бундесвер, на этих танках? При чем тут пражская весна?
— Абсурд. Ни при чем. Но поверили.
…Если представить себе возрастной состав населения Советского Союза в августе 1968 года, а еще вернее — вообразить себе психологию тех, кто составлял костяк населения, то выходит, что сорокалетним в сорок пятом году было по 25 лет, сорокапятилетним — по 30, тридцатипятилетним — по 20, тридцатилетним — по 15, двадцатилетние застали конец войны в возрасте 10 лет: они не прошли фронт, но хлебнули военного детства, кто в оккупации, кто в тылу, а кто и в концлагерях, как мой псковский друг Юрий Стрелков.
В 1968 году мы представляли собой глубоко травмированную страну с глубоко травмированным войной сознанием. Никакая логика, никакая правда, никакой здравый смысл не могли победить убийственной для этого — массового! — сознания фразы о танках бундесвера.
Принято считать, что у населения, живущего при тирании, и, тем более, тирании тоталитарной, по определению не может быть никакой общественной конвенции с властью, что пресловутый общественный договор при тирании невозможен, да и не нужен. Это глубоко неверно. Русские самодержцы постоянно искали опору в подвластном населении: выбирали сословие, на которое следует положиться, пытались угадать доминирующие настроения в этом сословии и соответствовать его интересам; пытались выявить доминирующее всенародное настроение, каковое можно было бы положить в основу негласной конвенции с подданными. Не всегда, правда, удавалось, а там и вовсе не удалось…