Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Из глубины веков в наши дни, от древних индейских становищ и до маленьких южных городков лежит Неисповедимый Путь. Те, что идут им, обладают великим умением даровать покой неупокоенным душам. Но древнее древних индейских искусств — страшное зло. Тьма, чей вечный голод утоляют только души, не знающие покоя. Сила ада, которой могут противостоять лишь двое — последний посвященный Неисповедимого Пути и молодой проповедник, еще не ведающий о своем предназначении и не знающий еще всего могущества своего извечного врага...
отрывок из произведения:
— ...Да, — наконец произнесла женщина, поднимая свой приятно очерченный подбородок, покоившийся на одной из тонких коричневых рук, и опираясь локтем на подлокотник кресла-качалки вишневого дерева. Все время пока двое костлявых, одетых в заплатанные накидки и стоптанные рабочие башмаки мужчин говорили, она глядела на пламя в камине. Несмотря на внешнюю хрупкость и тонкость, газельи глубоко посаженные глаза женщины излучали глубокую внутреннюю силу. Звали ее Рамона Крикмор, и она была на четверть индианкой. Это было заметно по ее острым гордым скулам, глянцевым красноватокоричневым волосам до плеч и глазам, темным и спокойным, как лесное озеро в полночь.
Когда она начала говорить, Джон Крикмор, сидевший в противоположном углу комнаты, беспокойно заерзал на стуле. Он не встревал в разговор, не желая оказаться причастным к происходящему. Он держал на коленях потрепанную Библию, смотрел на огонь и думал о том, что со всех сторон его окружает Ад, все быстрее сжимающий свое кольцо. Его вытянутое, худое, обветренное, покрытое морщинами лицо напоминало поверхность тонкого осеннего льда. Густые курчавые волосы имели рыжевато-коричневый цвет, а глаза были голубыми. Много раз Рамона говорила ему, что видит в них голубое небо, когда он был весел, облака, когда он сердился, и дождь, когда он был печален. Если бы она внимательно присмотрелась к его глазам сейчас, то могла бы увидеть надвигающийся шторм.
Двое мужчин стояли неподвижно, прислонясь по обе стороны камина и напоминая два одетых в голубые джинсы держателя для книг. Джон положил ладони на Библию и уставился в затылок Рамоны.
— Да, — тихо произнесла Рамона. — Я пойду.
— Нет, она не пойдет! — резко сказал Джон. Двое мужчин взглянули на него, а затем снова стали ждать, что скажет женщина. Это разозлило Джона и он продолжил:
— Вы двое приехали сюда из Чипена попусту! Я сожалею, что сегодня такой холодный день и тому подобное. Я знаю, почему вы здесь, и знаю, почему вы думаете, что моя Рамона может вам помочь, но с нас хватит! Все это в прошлом, и мы оба стараемся забыть это.
Джон поднялся со стула, все еще сжимая в руках Библию. В нем было добрых шесть с лишним футов, а широкие плечи распирали фланелевую рубашку.
— Моя жена не может вам помочь. Неужели вы не видите, что она на восьмом месяце?
Рамона осторожно прикоснулась к своему животу. Иногда она чувствовала, как ребенок бьет ножкой, но сейчас он — да, это должен быть мальчик, это будет мальчик — лежал идеально спокойно, как будто показывая свои хорошие манеры в обществе гостей. Но она чувствовала, как в глубине ее, напоминая мягкое трепетание пытающейся взлететь птицы, бьется его сердечко.
— Мистер Крикмор, — тихо произнес более высокий человек с бородой Санта-Клауса с вкраплениями серого цвета, чье имя было Стентон. Он был настолько бледен и худ, что Джону показалось, будто он весьма близок к тому, чтобы сварить суп из своих ботинок. — Мы не можем оставить все, как есть, неужели вы не понимаете? — Лицо мужчины исказилось, словно от боли. — Боже мой, мы просто не можем!
— Не произносите в моем доме имя Божье всуе! — прогремел Джон. Он сделал шаг вперед, подняв Библию как оружие. — Если бы ваши люди в Чипене следовали Святому Слову как должно, тогда, возможно, у вас не случилось бы этой беды! Может быть, Господь этим дает вам понять, что вы согрешили. Может быть, это значит...
— Это не выход, — устало произнес Захария, второй мужчина. Он повернулся к огню и подтолкнул ногой выпавшие из камина кусочки поленьев. — Бог свидетель, мы не хотели приезжать сюда. Но...
Это мучительная вещь, совсем не из тех, о которых хочется много думать или говорить. Люди знают о вашей жене, мистер Крикмор, вы не можете этого отрицать. О, не все, я имею в виду, а некоторые. Те, кто в ней нуждался. А теперь... — Захария взглянул через плечо прямо в глаза женщине, — в ней нуждаемся мы.
— Но у вас нет на это прав!
— Да, может быть, — кивнул Захария. — Но мы пришли, попросили, и теперь ждем ответа.
— Я дам его, — Джон поднял Библию еще выше, и на ее кожаном переплете отблеснул огонь камина. — Вам нужно ЭТО, а не моя жена.
— Мистер Крикмор, — сказал Захария, — вы не поняли. Я — чипенский священник.
У Джона отвисла челюсть. Кровь отхлынула от его лица, а Библия медленно опустилась вниз.
— Священник? — эхом откликнулся он. — И вы...
Вы тоже видели эту штуку?
— Я видел, — сказал Стентон и быстро перевел взгляд на огонь. — О, да, я ее видел. Не очень ясно и недостаточно близко...
Но видел ее. Последовала долгая пауза, лишь огонь потрескивал в камине, да ноябрьский ветер тихо напевал на крыше. Рамона, скрестив руки на животе, качалась в кресле и смотрела на Джона.
— Так что, — произнес священник, — мы не хотели приезжать сюда. Но это...
Это нечестиво — не пытаться сделать хоть что-нибудь. Я сделал все, что смог, а смог я, как понимаю, очень мало. Как я сказал, есть люди, которые знают о вашей жене. Благодаря им мы и узнали о ней. Я молил Бога об этом, хотя, видит Бог, не понимаю этого, но однако мы пришли сюда и попросили. Вам понятно, мистер Крикмор?
Джон вздохнул и со стиснутыми челюстями и хмурым взглядом снова уселся на стул.
— Нет. Совершенно не понятно.
Но теперь его внимание было приковано к жене в ожидании ее реакции. Библия холодила его руки как металлический щит.
— Такого не может быть, — сказал он. — Никогда не бывало. Никогда не будет.
Рамона слегка повернула голову в его сторону, и ее изящный профиль четко очертился на фоне огня. Двое мужчин ждут, они проделали долгий путь холодным утром из-за реальной необходимости и теперь должны получить ответ.
— Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут вдвоем, — обратилась она к священнику.
— Конечно, мэм. Мы выйдем и подождем в грузовике.
Двое мужчин вышли наружу в сгущающиеся сумерки. В открытую дверь влетел холодный ветер, заставивший языки пламени неистово трещать.
Рамона некоторое время молча качалась, ожидая начала разговора.
— Ну? Что дальше? — спросил Джон.
— Мне надо ехать.
Джон испустил долгий глубокий вздох.
— Я думал, что все переменилось, — произнес он. — Я думал, ты не можешь больше...
Делать эти вещи.
— Я никогда такого не говорила. Никогда.
— Это нечестиво, Рамона. Тебе грозит Ад. Ты знаешь это?
— Чей Ад, Джон? Твой? Я не верю в такой Ад, который находится в центре земли и где черти бегают с вилами и сковородками. Ад находится прямо здесь, на земле, Джон, и люди могут попасть туда, даже не подозревая об этом, а назад им уже не выбраться...
— Прекрати!
Джон внезапно вскочил со стула и быстро подошел к камину. Рамона перехватила его руку и прижала ее к своей теплой щеке.
— Неужели ты не понимаешь, что я стараюсь делать все возможное? — мягко спросила она дрожащим голосом. — Так все в этом мире: нужно стараться делать все возможное, все, что в твоих силах... Неожиданно Джон опустился на колени рядом с Рамоной и поцеловал ее руки. Когда ее колени прижались к его щеке, Рамона почувствовала влагу его слез.
— Я люблю тебя, Рамона; Бог свидетель, как я люблю тебя и ребенка, которого ты мне собираешься принести. Но я не могу сказать «да» всему этому. Просто...
Не могу... — Его голос сорвался. Он высвободил руку и встал, повернувшись спиной к Рамоне. — Это в тебе, я понимаю. Навсегда. Это нечестиво, вот все, что я знаю, и если ты хочешь идти этим путем, то бог тебе судья. — Джон вздрогнул, услышав, что Рамона поднялась с качалки.
Она тихонько коснулась его плеча, но он не обернулся к ней...
— ...Да, — наконец произнесла женщина, поднимая свой приятно очерченный подбородок, покоившийся на одной из тонких коричневых рук, и опираясь локтем на подлокотник кресла-качалки вишневого дерева. Все время пока двое костлявых, одетых в заплатанные накидки и стоптанные рабочие башмаки мужчин говорили, она глядела на пламя в камине. Несмотря на внешнюю хрупкость и тонкость, газельи глубоко посаженные глаза женщины излучали глубокую внутреннюю силу. Звали ее Рамона Крикмор, и она была на четверть индианкой. Это было заметно по ее острым гордым скулам, глянцевым красноватокоричневым волосам до плеч и глазам, темным и спокойным, как лесное озеро в полночь.
