Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Александр Николаевич Андрюхин — поэт, прозаик, журналист. Член Союза Писателей и Союза журналистов России. В 1976 году окончил Астраханское мореходное училище. Позднее, в 1994 году — Литературный институт им. Горького.
Как поэт заявил о себе в 1989 году, став победителем всероссийского турнира поэтов, проводимым издательством «Молодая Гвардия». Автор поэтических книг «Урок Ботаники», «Блужданье впотьмах», «Ветреная гостья», «Ночные огни» и других.
В середине 90-х о нём заговорили как о писателе ирреального жанра. Его рассказы разлетелись по всем миру. Благодаря этим рассказам, Андрюхин вошёл во многие мировые энциклопедии в качестве писателя фантаста.
Однако в России он больше известен как автор остросюжетных романов, основатель нового жанра нетрадиционного детектива. Его перу принадлежат бестселлеры «Соло для скрипки с Маргаритой», «Искушение Кассандры», «Награда Королевы Марго», «Коготки Галатеи», «Семя титана» и другие.
В Москве известен как журналист газеты «Известия», пишущий в жанре журналистского расследования. Именно после его скандальных публикаций о коррупции в правоохранительных органах на страницах газеты «Известия» в стране появилось выражение «Оборотни в погонах».
Андрюхин неоднократный лауреат различных литературных и журналистских премий, в том числе и национальной премии «Искра», которую он получил за расследование и публикацию дела под названием «Леди Макбет милицейского уезда».
отрывок из произведения:
...А еще потому, что день катился к закату, монотонно стучали колеса и за окном проплывали все те же скучные равнины, было невыносимо грустно и очень хотелось выпить. Но грусть исходили вовсе не из-за однообразия за окном и не из-за монотонного стука под ногами, а из-за того, что Елена не пришла проводить. И хотя она предупреждала, что светиться на перроне не намерена, чтобы не порождать лишних разговоров, легче от этого не становилось.
Вчерашний гвардии рядовой, а ныне типичный дембель, — здоровенный, краснощекий, с роскошными пшеничными усами, пышущий здоровьем и недюжинной силой, пахнущий махрой и солдатскими портянками лежал на верхней полке в почти пустом купе и предавался упадочническим мыслям о никчемности бытия. Ведь сколько он отмаршировал, отстоял караулов, отсидел гауптвахт, сколько слопал перловки, выкурил чабков, выпил компота — и все, оказывается, напрасно, потому что теперь, когда он летел домой на всех, как говорится, парах, не с кем было не только раздавить бутылочку, но и перекинуться парой слов. На соседней полке лицом к стене сопел молодой человек в адидасовском спортивном костюме, и сопел уже пятый час. Точнее сказать, когда Иван со своим гранатометным чемоданом ввалился в купе, пассажир уже спал, и с тех пор он не только ни разу не поднял головы, но даже не пошевелился.
Было тоскливо. За окном поля менялись лесопосадками, лесопосадки опять полями, иногда мелькали маленькие станции и просвистывали встречные поезда, иногда ничего не просвистывало, а только монотонно постукивало в буферных и колесных недрах под нижней полкой. Радио шипело и издавало что-то неразборчивое, газет не было, книгу читать не хотелось, а мысли опять возвращались к ней, и от этого дыхание перехватывало и под ложечкой как-то кисло посасывало. Она, конечно, предупреждала, что на перроне может расплакаться, а ей бы очень не хотелось, чтобы слезы видел муж, которому и без того не сладко. А кому сладко? Степанцову что ли сладко? Все-таки нужно было взять девчонку в охапку и увезти с собой.
На какой-то серой узловой станции, где стояли очень долго и с изуверским занудством заправлялись водой, в купе неожиданно вошел смуглый небритый мужчина в засаленной шляпе и мятом плаще. Он был высокого роста и восточного вида, но выглядел как-то не по-восточному устало, если не сказать, что жалко. Его неопрятность бросалась в глаза не сразу, но притворившийся спящим дембель сквозь ресницы тут же распознал, в чем дело. Таким же неухоженным и унылым был их начальник штаба майор Тундряков, Еленин муж. «Мужчины, которых не любят женщины, удивительно похожи», — подумал дембель, и еще подумал, что на сегодня ничего не остается, как отрубиться, тем более что за окном уже стемнело, и в вагоны подали желтый свет, который не столько освещал, сколько наводил тоску. Словом, как говорил сержант, ловить, кроме блох, нечего, да и это неблагодарное занятие.
Незнакомец, не спеша, прошел в купе, сел у окна и печально снял шляпу. Он расстегнул потрепанный портфель, но доставать ничего не стал, только тяжело вздохнул и надолго уставился в окно. После того, как поезд с недовольными рывками и нервным скрежетом, наконец, отправился дальше, он поднялся и нехотя стащил с себя плащ. Неаккуратно бросив его на сиденье, пассажир с сожалением посмотрел на своих спящих попутчиков и, вздохнув еще более безнадежно, полез в портфель. Он долго рылся, шурша газетой и скрипя одеревенелой кожей портфеля, наконец, извлек на свет божий бутылку водки и граненый стакан.
Косящий под спящего дембель видел каждое движение соседа и все больше понимал, почему таких типов не любят женщины. Потому что пьют как сволочи! Пьянство ради пьянства Степанцов не понимал. В употреблении алкоголя всегда должна присутствовать высокая цель. Например, «шандарахнуть» повариху, или кастеляншу. Лучше повариху. Она потом накормит. Но ведь начштаба не употреблял ни капли, а жена его не любила. Впрочем, с таким животом не то что искусить повариху, но и свой святой супружеский долг исполнить не просто. А ведь жена у него — кровь с молоком.
Пьянчужка, откусив зубами пробку, налил себе полный стакан и снова с сожалением поглядел на попутчиков. Затем качнул головой, как будто говоря «ну просто судьба глушить в одиночестве», и несуетливо опустошил посуду. Он не только ничем не занюхал, но даже не поморщился. И дембель не без восхищения отметил, что тренировка — великое дело. Точно такую же процедуру незнакомец сотворил со вторым стаканом, и Степанцов догадался, что лицезреет не иначе профессионала.
После этого наступила тишина. Сосед слева перестал сопеть, новоявленный тип уставился в окно и застыл наподобие египетского изваяния. А колеса по-прежнему мерно отстукивали километры.
Тоскующему по Елене дембелю уже виделось какое-то подобие сна. Ему мерещилось, как после отбоя они с женой начштаба нырнули в пустую бильярдную и защелкнули на дверях замок, и что Елена не возражала, когда он выключил свет и нащупал в темноте ее дрожащую руку. Но в ту минуту, когда солдат в страшном волнении приблизил свои усы к ее губам, опять раздалось будоражащее бульканье льющейся водки.
«За десять минут бутылку? — неприятно чиркнуло в мозгах. — Ну и перец. Как бы не стал горланить песни, или приставать с пьяными разговорами». Пьяные разговоры Иван ненавидел с детства. Но, кажется, это интеллигентный пьянчужка. Самое большее, на что он способен, промурлыкать что-нибудь в стиле ретро.
Спутник в очередной раз сокрушенно вздохнул и осторожно опустил пустую бутылку под стол. Затем опять принялся шелестеть газетой. Сосед слева прежде, чем перейти на храп, пробормотал во сне что-то крайне возмущенное и, не меняя положения, закрыл ладонью ухо.
Незнакомец достал из портфеля вторую поллитровку, ловко отгрыз пробку и снова налил стакан до краев. Перед тем, как выпить без занюхивания, он по обыкновению поднял глаза на соседей и вдруг внезапно встретился с изумленным взглядом гвардии рядового. Видавший виды солдат смотрел на него восхищенным взором и в ту минуту мог отдать зуб, что глаза незнакомца были совершенно трезвыми...
...А еще потому, что день катился к закату, монотонно стучали колеса и за окном проплывали все те же скучные равнины, было невыносимо грустно и очень хотелось выпить. Но грусть исходили вовсе не из-за однообразия за окном и не из-за монотонного стука под ногами, а из-за того, что Елена не пришла проводить. И хотя она предупреждала, что светиться на перроне не намерена, чтобы не порождать лишних разговоров, легче от этого не становилось.
