Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Хулио Кортасар (Julio Cortazar) — прозаик, поэт, публицист, классик литературы XX века. Родился в Брюсселе в аргентинской семье. После первой мировой войны семья Кортасаров вернулась в Аргентину, где Хулио в 1935 году окончил педагогический колледж Буэнос-Айреса по специальности «литература». В течение десяти лет преподавал в школе, с 1945 по 1951 год переводил на испанский произведения Эдгара По, Андре Жида, Уолтера де ла Мара, Гилберта К. Честертона, Даниэля Дефо и Жана Жионо. Из-за нежелания сотрудничать с диктаторским режимом генерала Перона отказался от профессорской должности в университете Буэнос-Айреса. В 1951 году уехал во Францию, где и прожил до самой смерти; в 1981 году по личной инициативе Франсуа Миттерана Кортасару было предоставлено французское гражданство.
отрывок из произведения:
...В этот день Боби только раз так взглянул на нее, она в это время зажигала свечечки, и буквально через секунду опустил глаза и сказал как благовоспитанный мальчик: «Чудесный, мама, торт», и Хуанита похвалила торт, и Марио Пансани. Я положила длинный нож, чтобы Боби разрезал торт, и в эту минуту особенно внимательно следила за ним с другого конца стола, но Боби был очень доволен тортом и только едва посмотрел на сестру тем взглядом, а потом сразу же сосредоточился на том, как бы ему нарезать торт на более или менее равные куски и разложить их по тарелкам. «Тебе, мама, первой», — сказал Боби, подавая ей тарелку, а после Хуаните и мне, ведь сперва — дамам. Потом дети снова умчались играть в патио, только Марио Пансани не убежал с ними, у него был болен отец, но Боби еще до этого снова сказал моей сестре, что торт был замечательный, подбежал ко мне, кинулся на шею, чтобы поцеловать и обмусолить как обычно. «Тетечка, какой чудесный поездочек!», а поздно вечером залез ко мне на колени, чтобы доверить великую тайну: «Знаешь, тетя, теперь мне восемь лет».
Мы легли довольно поздно, была суббота, и Боби тоже мог сидеть с нами допоздна. Я ложилась последней, а перед тем прибрала столовую и расставила стулья по местам, ведь дети играли в «Море волнуется» и другие игры, от которых в доме все вверх дном. Я спрятала длинный нож и, прежде чем лечь в постель, убедилась, что сестра уже блаженно спит; потом прошла в комнатку Боби и посмотрела на него: он лежал на животе, как любил спать совсем маленьким, скинув простыни на пол и свесив с кровати ногу, но спал крепко, зарывшись лицом в подушку. Был бы у меня сын, я бы тоже позволяла ему так спать, да что теперь об этом думать... Я легла, и мне не захотелось читать, хоть это было плохо, потому что сон не шел ко мне и происходило то, что всегда бывало в этот поздний час, когда становишься совсем безвольной, а мысли идут вразброд, и некоторые кажутся точными, неоспоримыми и почти всегда ужасными, и не выбросить их из головы и не отогнать молитвой. Попила сладкой воды и стала ждать, пока засну, считая до трехсот в обратном порядке, а это гораздо труднее и поэтому скорее заснешь; и когда вот-вот готова была заснуть, засомневалась: спрятала ли я нож или он все еще лежит на столе. Глупость, конечно, потому что я все разложила по местам, а про нож вспомнила — я его положила в нижний ящик стенного шкафа, и все же... Я поднялась, и конечно, он был в ящике вместе с другими острыми предметами для разделки мяса, рыбы и овощей. Не знаю почему, но мне захотелось взять нож с собой в спальню, я даже вытащила его, но это уже было бы слишком: я посмотрелась в зеркало и скорчила гримасу. Все мои действия в такой час мне сильно не понравились, и тогда я налила себе рюмочку анисовой, хоть это и было неблагоразумно из-за печени, и выпила ее по глоточку в постели, в надежде, что засну; по временам слышалось похрапывание сестры, и Боби, как обычно, разговаривал или стонал во сне...
...В этот день Боби только раз так взглянул на нее, она в это время зажигала свечечки, и буквально через секунду опустил глаза и сказал как благовоспитанный мальчик: «Чудесный, мама, торт», и Хуанита похвалила торт, и Марио Пансани. Я положила длинный нож, чтобы Боби разрезал торт, и в эту минуту особенно внимательно следила за ним с другого конца стола, но Боби был очень доволен тортом и только едва посмотрел на сестру тем взглядом, а потом сразу же сосредоточился на том, как бы ему нарезать торт на более или менее равные куски и разложить их по тарелкам. «Тебе, мама, первой», — сказал Боби, подавая ей тарелку, а после Хуаните и мне, ведь сперва — дамам. Потом дети снова умчались играть в патио, только Марио Пансани не убежал с ними, у него был болен отец, но Боби еще до этого снова сказал моей сестре, что торт был замечательный, подбежал ко мне, кинулся на шею, чтобы поцеловать и обмусолить как обычно. «Тетечка, какой чудесный поездочек!», а поздно вечером залез ко мне на колени, чтобы доверить великую тайну: «Знаешь, тетя, теперь мне восемь лет».
