Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Север Гансовский (1918-1990), один из ярчайших авторов отечественной фантастики 1960-1980-х годов, считал, что истина остросюжетна, а жизнь непредсказуема. Он был матросом в Арктике, бойцом морской пехоты в годы войны, учительствовал, снимался в кино... Он многое знал из первых рук. Не потому ли произведения его, при самой дерзкой фантастической выдумке, так точны и в психологии героев, и в деталях быта и бытия?
«Полигон», «Стальная змея», «День гнева», «Человек, который сделал Балтийское море» — какой поклонник научной фантастики не помнит этих названий?
Читайте и перечитывайте Севера Гансовского — писателя, хорошо знавшего, какими правдоподобными и убедительными могут быть Невероятное и Невозможное!
отрывок из произведения:
— ...Суть моего открытия, — сказал Изобретатель, осторожно следуя за главным режиссером через груды закулисного хлама и волоча за собой тяжеленный металлический ящик, — состоит в том, что я исключаю из театрального дела такие устаревшие понятия, как вдохновение, талант и прочее. И вообще исключаю человека... Но прежде всего несколько слов об искусстве. Как вы знаете, искусство — это общение. В данном случае, то есть в театре, дистантное общение актера со зрителем.
— Знаю, знаю, — ответил главреж. Он мрачно уставился на задник от <Далей неоглядных>, брошенный на зеленую лужайку из <Сержанта милиции>. — Вот ведь народ, а? Сколько раз говорил, не собирать тут это барахло. Пожар будет, с кого спросят? — Он оглянулся на Изобретателя. — Про искусство я все знаю. Слава богу, в институте только на этом и сидели. А вот как тридцать метров тюля достать для <Двух братцев>, этому нас никто не учил. — Прервав себя, он покопался в груде декораций, вытащил оттуда кусок холста, выкрашенный ядовито-зеленым анилином, и подозрительно пригляделся к нему. — Что это?.. Нет, что это такое? — Он возвысил голос. — Эй, есть тут кто-нибудь?! — Он повернулся к Изобретателю. — Вы понимаете, что сделали: арку от <Марии Стюарт> разрезали.
Изобретатель деликатно промолчал. Ящик со множеством каких-то грубо сделанных переключателей он поставил на пол.
Из темных глубин помещения вышел гражданин в детском обтрепанном пиджачке, с руками, перемазанными краской. Запечатленная на его чертах повесть о более чем скромной зарплате, работе <на чистом энтузиазме> и отсутствии всех решительно необходимых материалов сразу выдавала в нем художника провинциального театра.
Гражданин дрожащим голосом объяснил:
— Я разрезал, Салтан Алексеевич. На драпри пришлось пустить. В <Бешеные деньги>, в квартиру Чебоксаровых.
— Что-о! — Главреж побледнел, потом багрово покраснел. — У нас же <Мария> завтра в параллель идет. Вместе с <Бешеными>. — Он повернулся к Изобретателю. — Ну как вам кажется, можно так работать или нет?
Физиономия Изобретателя была иссечена глубокими, как трещины в земной коре, морщинами. Его челюсть выдавалась вперед, а иссиня-черные, густые, проволочные волосы росли прямо от бровей. Однако, несмотря на свою неандертальскую внешность, он был мужчиной, вполне искушенным жизнью, и, сделав неопределенный жест, опять ускользнул от ответа.
Художник, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
— Пришлось, Салтан Алексеевич. Зрители обижались. Я сам слышал, в антракте один говорит: <У Островского в ремарке сказано <богато обставленная гостиная>. А тут не квартира Чебоксаровых, а курительная в кинотеатре...> Знаете, сейчас народ какой. В <Марию> тогда серые ширмы из <Верю в тебя> поставим. Они свет хорошо принимают.
— Нет! — взвизгнул главреж. — Это, конечно, не жизнь. — Вторая фраза прозвучала у него в басовом ключе. — Сегодня же подаю заявление. Вы что, забыли, у нас <Верю в тебя> в триллель идет? — Трясущимися руками он похлопал по карманам, нашел скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку, сунул в рот и, подойдя к низенькому подвальному окошку с мутными стеклами, оперся рукой о подоконник.
Художник — уж все к одному — откашлялся.
— И еще я вам хотел сказать, Салтан Алексеевич, что запасная линза у второго прожектора тоже лопнула. Перегрелась. И Смирнов, электрик, сегодня не вышел на работу. Он в первой ложе проводку начал и бросил. Как-то придется выкручиваться.
Главреж, не отвечая и не поворачиваясь, вяло махнул рукой.
За окном, на улице, текла не связанная с искусством периферийная жизнь. Девицы в нейлонах пробегали мимо древней — не то VI, не то XVI века — церкви. Возле дома-новостройки девочки прыгали со скакалками. По доисторическим булыжникам неторопливо шествовал на службу из столовой сотрудник райисполкома, и чудовищная, тихоокеанская ширина его запыленных по обшлагам брюк была вызовом всем новомодным веяниям. Шофер МАЗа, высунувшись из высокой кабины, гудком вызывал из какой-то квартиры свою милую.
И остро позавидовал главный режиссер всем им. Он понял, что вся его жизнь была сплошной ошибкой. И в ГИТИС он зря поступил, и женился неудачно на женщине, которая до сих пор держится за столицу, и в этот заштатный городишко напрасно согласился приехать, и здешней публикой не понят и до сих пор не признан. Вообще, все было нехорошо и противно.
После этого главреж дважды глубоко вздохнул и без всякого перерыва подумал о том, что лично его работы зрители не так уж плохо принимают, что жена все равно приедет, что районные центры бывают и хуже и ведь не в пожарный же техникум ему было поступать, если он так хорошо понимает и чувствует сцену.
Все это свершилось за две и две десятые секунды.
— Ладно, — сказал он, — действительно надо выкручиваться. Кстати, где у нас рыжий куст поролоновый? Помните, из <Гипротеатра> получили. Хочу его в первое действие пустить в <Бешеных деньгах>.
— Не пойдет, — покачал головой художник, хорошо знакомый со способностью главных режиссеров к быстрой духовной регенерации. — Он позеленел. Знаете, как они быстро цвет меняют, эти пластики. Был осенний куст, а стал весенний.
— А второй куст?.. Тот, второй, зеленый. Может быть, он порыжел за это время? Подите-ка посмотрите. — Затем главреж резко повернулся к Изобретателю. — Ну так что дальше? Объясняйте, я же вас слушаю.