Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Роман-эпопея классика французской литературы Роже Мартен дю Гара, которому автор отдал двадцать лет жизни, посвящен эпохе великой смены двух миров, связанной с войнами и революцией (XIX — начало XX века). На примере судьбы каждого члена семьи Тибо автор вскрывает сущность человека и показывает жизнь в ее наивысшем выражении — жизнь как творчество и человека как творца.
Эта книга появилась только через пять лет после опубликования «Поры расцвета», в апреле 1928 года. Такой перерыв в работе объяснялся тяжелыми семейными обстоятельствами (в апреле 1924 г. умер отец писателя, а вскоре заболела и в 1925 г. скончалась его мать).
отрывок из произведения:
...Половина первого. Университетская улица. Антуан выскочил из такси и нырнул в подворотню. «Понедельник, — подумал он, — у меня сегодня прием».
— Здравствуйте, сударь!
Он обернулся: два мальчугана, — казалось, они укрылись здесь в углу от ветра. Старший снял фуражку, поднял голову, круглую и подвижную, как у воробья, и смело посмотрел на Антуана. Антуан остановился.
— Я вот о чем: не пропишете ли какое-нибудь лекарство... ему, он болен.
«Он» все еще стоял поодаль. Антуан подошел к нему.
— Что с тобой, малыш?
Порыв сквозного ветра, приподняв пелерину, открыл руку мальчика: она была перевязана.
— Пустяки, — уверенным тоном продолжал старший. — Не скажешь даже, что он получил увечье на работе, хотя этот паршивый прыщик вскочил у него в типографии. Руку дергает до самого плеча.
Антуан очень спешил.
— Температура повышена?
— Как вы сказали?
— Жар есть?
— Да, похоже на то, — ответил старший, кивнув головой и озабоченно вглядываясь в лицо Антуана.
— Скажи своим родителям, чтобы привели его к двум часам на прием в амбулаторию при «Милосердии», — знаешь, большая больница налево?
На лице мальчика появилась легкая гримаса, выдавшая его разочарование, но тотчас же исчезла. На губах заиграла заискивающая полуулыбка.
— Я думал, вы согласитесь... — Но он тотчас же спохватился и закончил тоном человека, привыкшего мириться с неизбежным: — Ничего, как-нибудь устроимся. Благодарю вас. Пойдем, Лулу.
Он улыбнулся безо всякой задней мысли, приветливо помахал фуражкой и двинулся к выходу.
Антуан был заинтересован. Одно мгновение он колебался.
— Вы меня здесь ждали?
— Да, сударь.
— Кто вас... — Антуан открыл дверь, которая вела на лестницу. — Заходите сюда, не стойте на сквозняке. Кто вас сюда направил?
— Никто. — Рожица мальчугана прояснилась. — Я ведь вас хорошо знаю. Я служу в нотариальной конторе. Знаете, в глубине двора.
Антуан стоял около больного и машинально взял его за руку. Прикосновение к влажной ладони, к горячей руке всегда вызывало в нем невольное волнение.
— Где живут твои родители, малыш?
Младший перевел на старшего усталый взгляд:
— Робер!
— У нас нет родителей. — И после короткой паузы прибавил: — Мы живем на улице Вернейль.
— Ни отца, ни матери?
— Нет.
— А дед или бабушка?
— Никого нет.
Выражение лица у мальчика было совершенно серьезное, взгляд вполне искренний; никакого желания разжалобить или хотя бы заинтересовать, ни малейшего оттенка грусти. Зато удивление Антуана могло показаться ребяческим.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— А ему?
— Тринадцать с половиной.
«Черт бы их побрал! — подумал Антуан. — Уже без четверти час! Позвонить Филипу. Позавтракать. Зайти к отцу. И успеть вернуться в предместье Сент-Оноре до приема... Выбрали как раз подходящий денек!» — Ну хорошо! — сказал он внезапно. — Пойдем, я посмотрю.
И чтобы не отвечать на радостный, но ничуть не удивленный взгляд Робера, прошел вперед, вынул ключ, открыл дверь своей квартиры в нижнем этаже и провел мальчиков через переднюю в кабинет.
В дверях кухни показался Леон.
— Леон, подождите подавать... А ты сними-ка все это, да поживее. Брат поможет тебе. Осторожнее... Так, подойди поближе.
Из-под белья, довольно чистого, показалась худенькая рука. Над самой кистью ясно выделялась поверхностная опухоль, под которой, по-видимому, уже скопился гной. Антуан, не думая больше о времени, положил палец на самый нарыв; затем двумя пальцами другой руки слегка надавил на край опухоли. Так: он ясно почувствовал, как под его указательным пальцем переместился гной.
— А здесь тебе больно?
Он ощупывает распухшую до локтя руку, затем плечо до воспаленных лимфатических узлов под мышкой.
— Немножко, — шепчет малыш, который выпрямился и замер, не спуская глаз со старшего брата.
— Наверное, больно, — замечает Антуан ворчливым тоном. — Но ты, я вижу, молодец.
Взор его впивается в затуманенный взор мальчика, — и этот контакт дает искру доверия, тонкий язычок пламени, который сперва точно колеблется, но затем сразу устремляется к Антуану. Только тогда он улыбается. Мальчик тотчас же опускает голову, но Антуан ласково треплет его по щеке и осторожно приподнимает еще слегка сопротивляющийся подбородок.
— Знаешь что? Мы сделаем небольшой разрез, и через полчаса тебе станет гораздо легче... Согласен?.. Иди за мной.
Малыш, уже покоренный, набравшись мужества, делает несколько шагов; но едва Антуан перестает смотреть на него, как решимость его слабеет; он оборачивается к брату, словно призывая на помощь:
— Робер!.. Ты тоже иди.
В соседней комнате — облицованные фаянсовой плиткой стены, автоклав, эмалированный стол под лампой с рефлектором, — можно было в случае надобности производить небольшие операции. Леон окрестил ее «лабораторией»; раньше тут была ванная. Прежнее помещение, которое Антуан занимал вместе с братом в отцовском доме, оказалось недостаточным, даже после того как Антуан остался в нем один. Благодаря счастливой случайности ему не так давно удалось снять квартиру из четырех комнат, тоже в нижнем этаже, смежную с его жильем, но в соседнем доме. Он перенес туда свой рабочий кабинет, спальню и оборудовал эту «лабораторию». Прежний его кабинет стал приемной для больных. Дверь, пробитая в общей стене, к которой с двух сторон прилегали прихожие, соединила обе квартиры в одну.