Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
В рассказах Грешнова и полеты на далекие планеты, где непросто установить контакт людям; и невиданные механизмы, позволяющие человеку будущего исследовать глубины Земли; и совершеннейшая техника, которая в капиталистическом мире губит души и судьбы людей; и встреча с ожившим мамонтом. Обо всех этих фантастических событиях автор рассказывает увлекательно и живо.
отрывок из произведения:
...В Саянах я поднимался в горы один. Лучше, когда это делаешь не спеша, никого не догоняешь, не ожидаешь. Мир кажется шире, и мыслям просторнее. Я знал тропинку, по которой за час можно было подняться к гольцам. Сначала меня провели по ней местные ребятишки, потом я ходил один и даже спускался с гор ночью, запомнив между кустами и скалами прихотливую вязь дорожки. Это хорошо — оставаться на вершинах до звезд. И слушать тишину. И видеть, как загораются в вышине первые блестки. Звезды вспыхивают внезапно — ярко и торжествующе. Наверное, потому, что в эти минуты бывают к нам ближе.
И еще хороши в Саянах цветы. Но это уже сентиментальность. Во всяком случае, я стараюсь никому ее не показывать. В горы я поднимаюсь один. У самых гольцов — луга: царство трав и цветов. Иногда я срываю цветы. Не бездумно и не подряд. Ветка рододендрона — саган-далиня, поместному, — пара жарков меня удовлетворяют вполне. Иногда я срываю альпийский мак — красный и желтый. Но это недолговечный цветок — он вянет и умирает на глазах. Мне его жалко.
Прогулки в горы хороши еще тем, что дают простор воображению. Мечталось о крыльях. Не о тех, на которые ставят винты и турбины. Это буднично и привычно: при одном воспоминании о шуме и дрожи моторов холодеет спина. И не о птичьих крыльях, совершенных, но слабых, которые не в состоянии унести далеко. Мечталось о крыльях разума, чтобы облететь планету и смахнуть с нее атомное и прочее зло. И чтобы крылья унесли к другим мирам, красивым и добрым, — есть же такие миры! Мечталось о друзьях, которые есть и еще будут в жизни, о красоте, о любви — мало ли о чем: страна мечтаний необозрима.
И наверное, из этой страны явился Бельский, Борис Андреевич.
Так мне думается теперь, когда я вспоминаю о встрече. Тогда мне казалось, что он явился некстати. Очень некстати. Я прощался с Саянами. Срок путевки закончился, в кармане у меня был билет на обратный рейс. Лечение на горном курорте мало помогло мне. Больше, наверное, помогли горный воздух и тишина. Предстояло возвращение в город, в лабораторию с колбами, реактивами, к неоконченной диссертации «О химических способах борьбы с сорняками». Все это ждало меня не дальше как завтра. А пока хотелось побыть одному на любимой поляне. Вполне естественное желание.
Но
оно было нарушено вторжением Бельского.
Сначала я услышал сопение, бормотанье, скрип камней под подошвами башмаков. Потом вполне явственно донесся вопрос: «О чем говорят тюльпаны?..» Опять невнятное бормотание, и, наконец, из-за скалы показался очень высокий, очень сутулый и очень тощий старик в широкополой шляпе, в очках, в ковбойской рубахе в клетку и с фотоаппаратом на ремне через плечо. «Турист, — подумал я. — Странно, за весь сезон я не встречал здесь туристов... А сейчас встретил». Старик шел по тропинке ко мне, и, конечно, сейчас состоится разговор, — пустейший разговор, который обычно заводят туристы, — о местности, о погоде, о натертых мозолях, о тушенке, которую трудно достать и которая так необходима на ужин. Мой последний вечер будет испорчен. Я даже вздохнул — так мне не хотелось, чтобы вечер оказался испорченным.
— Тут уже кто-то есть, — сказал старик, заметив меня. — Право же, человек, — продолжал он. — Курортник. Интеллигент...
Знакомство не обещало ничего доброго. Но у меня мелькнула мысль: вдруг старик пройдет мимо? Ах, как я хотел этого! Но, увы, надежда не оправдалась. Старик замедлил шаги. Несомненно, он хотел остаться со мною.
Больше — он опустился рядом на камень.
— Рододендрон, маки, — сказал он, взглянув на цветы у меня в руках. — Денеб и Алголь... Удачное сочетание. Вы их слышите?..
— Кого слышу? — спросил я.
— Цветы, — ответил старик.
— Как можно слышать цветы? — спросил я.
Старик не ответил. Он сидел сгорбившись, опустив руки между коленей. Пальцы его были сцеплены так, что костяшки побелели от напряжения. Взгляд старика упирался в землю, в нем тоже чувствовалась напряженность, как будто бы человек был занят очень серьезной мыслью или решал задачу.
— О чем говорят тюльпаны? — спросил он, не разжимая пальцев и все так же сосредоточенно глядя в землю.
«У него навязчивая идея, — подумал я, — еще чего не хватало!..» Но лицо у старика было добрым, светлые близорукие глаза излучали доверие.
— Меня зовут Борис Андреевич Бельский, — сказал он. — Я сегодня приехал из Южного Казахстана. Ездил смотреть тюльпаны...
«Ботаник», — решил я.
— Какое чудо эти тюльпаны! — продолжал он. — Миллионы тюльпанов. И какая загадка!..
— Простите, — сказал я, — для меня здесь что-то неясно...
Для меня ничего не было ясно — ни разговор, начатый Бельским, ни цель разговора. Но человек обращался ко мне, молчать было нельзя, отсюда это компромиссное «что-то». Ничего я в разговоре не понимал.
— Так вы их не слышите? — кивнул он на ветку саган-далиня и маки.
— Нет, не слышу, — признался я.
— Как жаль! — воскликнул Бельский. — Мне показалось, что вы их слушаете и я не один!..
Он поглядел на меня долгим взглядом.
— Ни одного человека, — сказал он. — Кроме меня... — И опять опустил голову.
Мне показалось, что у него горе, что он не может собраться с мыслями и как-то отвлекает себя от очень большой заботы.
— Ничего, — сказал я сочувственно, — пройдет...
— Не проходит, — возразил он. — С самого детства. Но понимать их по-настоящему я начал лет десять тому назад. Ах, если бы раньше! Ведь мне шестьдесят семь!..
— Успокойтесь! — сказал я, все еще предполагая, что у него горе.
— Вы о чем? — спросил он.
Я не знал, о чем говорю, но вопрос отрезвил меня. Пожалуй, мне давно надо было задать этот самый вопрос ему. Но, все еще думая о потерянном вечере, я спросил дипломатически:
— Вас что-нибудь беспокоит?
— Легко сказать — беспокоит! — воскликнул он. — Мне просто не верят! — Бельский наклонился ко мне, глядя поверх очков. Очки у него были с двойными стеклами, я ни у кого не видел таких очков. — Меня считают лжецом! — продолжал он. — А я слышу, как разговаривают цветы!
— Цветы?.. — переспросил я.
— Да, молодой человек, цветы! Каждый по-своему! И каждый связан с какой-то звездой.
Я подумал: не встать ли мне и не уйти вниз по склону? Он задержал меня.
— Рододендрон связан с Денебом, — сказал он, беря ветку саган-далиня из моих рук. — Маки — с Алголем. Ромашки... Боже мой, ромашки, не знаю, с какой звездой, они связаны!.. И так каждый цветок. От самого невзрачного до тюльпанов!
Он все еще держал ветку рододендрона. Я не отпускал ветку, боясь, что букет в моих руках рассыплется. Мы так и сидели, связанные, точно нитью, веткой саган-далиня.
— Вы когда-нибудь спрашивали себя, — продолжал Бельский, — почему в мире так много цветов и почему они похожи друг на Друга, как звезды?
— Нет, не спрашивал, — сказал я.
— А ведь это миниатюрные телескопы! Радиотелескопы, молодой человек, и все они обращены к звездам!..