Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Кто из нас не замирал перед черной кошкой, перебежавшей дорогу? Не загадывал желания при виде падающей звезды? Не шептал «самодельные» заклинания, чтобы все сошлось так, как нам хочется? В памяти народной веками копились поверья, приметы, заклинания, магические рецепты и обряды, толкование снов... Теперь они перед вами, собранные в этой совершенно уникальной книге. И кто может сказать — суеверия ли это или вековой народный опыт, одна из граней народной мудрости? Суеверия? Что же вы тогда остановились перед перебежавшей дорогу черной кошкой?..
отрывок из произведения:
...В избу Митрея Дубова зачастили соседки: на навиды прибегали. Иная одарит родильницу пирогом с морковкой, иная — новошитой рубахой с затейливым узором по вороту, иная младенцу деревянного медведя подарит или дудку. Наташка, дочь Савватия-гончара, новых глиняных горшков надавала подружке, которая лишь на прошлую Красную горку повенчалась.
Да, Нениле грех жаловаться на долю, а что Наташкино сердце присохло к черноряснику, на то оно и сердце девичье, чтоб без толку присыхать да кручиниться... И то сказать, разве ж это беда? Беда — вон она...
Наташка покосилась в окошко, на заколоченную избу в соседнем порядке. А ведь и там могли совсем недавно, в том же марте-позимнике, крестины праздновать, младенцу желать счастья... Да ведь кому счастье мать, кому мачеха, кому — бешеный волк!
Ненила, приподнявшись, тоже старалась поглядеть в оконце. Зевнула сладко. Недолго ей нежиться: завтра же привычные хлопоты начнутся. Она бы и нынче уже колготилась, когда б не велся на белом свете обычай: класть на зубок новорожденному непременно под материну подушку. Вылеживайся, бабонь-ка, покуда нужда не согнала!
— А не входи во грех! — сурово свела брови молодая мать.С иным и в сыру землю провалишься!
— Жалко, Ненилушка, подружки! Разве ее вина, что полунощник напущен? Вольно Никифору в отхожий промысел подаваться было, да столь надолго? Сказывала Степушка, ныло ретивое об нем. На печи широкой одной тесно, мечусь, сказывала, как на горячих угольях...
— Бона! Дометалась! — прыснула Ненила.Вспомни, Наташка, о прошлый год, на Купалу, видение небесное было. Думали-гадали, куда это дым-огонь посередь Семижоновки поде-вался, неужто в сырую землю вошел? Ан нет, вон куда — к Степаниде. И не простой огонь то был — Змей Огненный! У него голова шаром, спина корытом, хвост предлинный, саженей в пять. Кого приласкала-то Степка?! — Ненила перекрестилась.Тьфу!
Наталья отошла от окна, села на лавку.
— А коли явился — разве от него, лиходея, убережешься? — робко спросила она.
— Стало быть, поважала она его. А поваженный что наряженный: отбою не бывает. Хотела — убереглась бы. Насыпать на загнетку собранного крещенским вечером снегу — и не сунется нечисть.
— Какой же снег на Купалу? — вскинула круглые брови Наташка.
— Припрет — так сыщешь и летом крещенского снегу. Бабы-лечейки в округе есть, у них поди сберегается в глубоких кувшинах, в стылых погребах. А коль снегу нету, помогают и кресты, на дверях-окнах назнаменованные — наставляла Ненила.
Наталья задумчиво тронула зыбку, где сладко спал младенчик. Ее черная коса раскудрявилась, щеки заалели.
— А сказывают,несмело молвила она,будто Змей не в своем обличье является. Будто может он обернуться милым, желанным. Где тут беречься, где противиться? — Она стиснула руки у сердца, но под Ненилиной усмешкой потупилась.
— Все об Ивашке томишься? Иль как там его нынешнее прозванье? Иннокентий! Тоже, нашла себе присуху... Замуж тебе, девка, пора! — качала головой Ненила.Гляди, почует ворог летучий твою печаль-тоску — доведет до худобы, до сухоты, до погибели. И не вступайся ты, Христа ради, за Степани-ду: которая баба совестливая да стыдливая, та прежде у людей совета спросит, а они укажут, как узнать, кто по ночам приходит: настоящий ли муж или сам нечистый. Дело нехитрое, мне и то ведомо. Как за стол его посадишь, станешь потчевать, так притворись, будто ложку обронила, да наклонись, погляди: не копытами ноги? не метет ли по полу хвост? И Степанида об этой премудрости слыхивала — постарше нас, чай! Ан не схотела чары порушить — вот и получай от мужа ременной плеточкой по белым плечам, вот и рожай не сыночка аль дочечку,, а черную кикимору!
— Откуда знают, что кикимору-таки родила Степушка?
— Ах, неверуща
— —заплескала ладошками Ненила.Кикимора, как есть кикимора! Ерема-знахарь сказывал; тонешенька, чернешенька, тулово что соломина, голова малым-маленька, с наперсточек! Ни с кем она, проклятая, не роднится, одна у нее радость: все губить, все крушить, на зло идти, мир крещеный мутить.
Наташка так и задрожала. На счастье, в избу ввалился Митрей — муж Ненилы, дюжий, ражий мужик. В дверь повеяло пролетьем, талым снегом... Наташка схватила душегрейку, шалюшку да будто за делом — прочь. Не удержалась, однако: ноги сами понесли к заколоченной избе.
Вспомнила, как на Герасима-грачевника деревенский знахарь Ерема, черный да вертлявый мужичок, изгонял из дому Степаниды и Никифора кикимору. Обычай велел хозяевам в такую чародейную ночь уходить из. избы, чтобы знахарь сам мог справиться с поганой гостейкой, но ушел один Никифор, а Степаннда осталась, потому что не столько избу, сколько грешное бабье чрево облюбовала нечисть. Наташка словно бы видела,, как подруженька ее, обхватив свой тяжелый, проклятый живот, неподвижно сидела в бабьем куту, у волокового оконца, за которым сгущалась ночь, а знахарь проворно обметал углы, выгребал мусор из-под печки, сжигал его, сновал туда-сюда и все приговаривал, приговаривал обаянные слова, пока не закричала Степанида дурным голосом, не повалилась навзничь... Крик родильницы звенел над деревней, а Ерема бормотал:
— От силы нечистой зародилось во чреве сие детище, проклинали, его отец с матерью еще до рождения, кляли-бранили клятвой великою: не жить бы ему на белом свете, не быть бы ему в обличье человека, гореть бы ему век в смоле кипучей, в огне неугасимом! Унеси, нечистая сила, дите свое из утробы матери за тридевять земель, нареки его там кикиморой, отдай на взращение кудеснику в горы каменные. Расти ему там в холе-неге на беду всему роду человеческому, научаться премудростям, лютому волшебству всякому!..
Так оно, знала Наталья, и вышло. Родила Степанида незнамо кого, положили того клятого младенчика в корзинку, тряпицей принакрыли, унесли от обеспамятевшей матери, да не в каменные горы — не было гор окрест Семижоновки,а в дремучий лес, в чащу темную, поставили на крылечко избушки, где жил старый кудесник, колдун лесной. Сказывали, черную науку он знал, душеньку свою в недоброе место продал!..