Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Уильям Мейкпис Теккерей (William Makepeace Thackeray), родился в Индии в семье чиновника Восточно-Индийской компании. Учился в Англии, окончил Кенмбриджский университет. В студенческие годы проиграл в поэтическом состязании Альфреду Теннисону, будущему поэту-лауреату британской короны. В Кембридже Теккерей познакомился и с Эдвардом Фицджеральдом, который стал его лучшим другом. В юности думал посвятить себя искусству книжной иллюстрации, предлагал услуги художника Диккенсу, выпускавшему «Записки Пиквикского клуба», но получил отказ. Начинал сатирическими очерками и пародиями, среди которых можно выделить повесть «Кэтрин» (1839) — травести так называемого «ньюгейтского романа» (по названию тюрьмы в Лондоне), таившей в себе едва завуалированную насмешку над «Оливером Твистом». Отношения с Диккенсом и дальше были отмечены соперничеством; обоюдная неприязнь едва не привела к дуэли. «Записки Барри Линдона, эсквайра» (1844), которыми Теккерей дебютировал как романист, обозначили его интерес к XVIII в. «История Генри Эсмонда» (1852), продолженная «Виргинцами»(1859), принесла Теккерею славу «романиста воспоминаний», как отозвался о нем Г.К. Честертон. Роман «Ярмарка тщеславия», законченный в 1848 г., стал самым признанным из произведений Теккерея. Среди других его романов наиболее известны «История Пенденниса» (1850) и «Ньюкомы» (1855).
(c)OZON.ru
отрывок из произведения:
...Тимсона не было, и на какой-то миг я оставался в комнате наедине с грандиозным букетом, наполнявшим приятным благовонием всю эту грязную, пропыленную, испачканную чернилами комнату. «О rus! quando te aspiciam?» {О деревня, когда я увижу тебя? (лат.).} — громко произнес я пришедшую мне на ум фразу из латинской грамматики, ибо воображение перенесло меня в деревню, и с моих уст уже готово было сорваться столь же прекрасное и полезное изречение (из четырнадцатой песни Илиады) по поводу «алых лотосов, крокусов и гиацинтов», когда неожиданно появился Тимсон. Его голова и плечи прямо-таки утопали в цветах, так что в этих зарослях его можно было принять за Купидона, бабочку или пчелу. Его лицо, исполненное довольства и торжества, было так смехотворно, что даже методистский священник, совершающий погребальный обряд, не удержался бы от смеха.
— Чего вы потешаетесь? — спросил мистер Тимсон, оглядывая меня с чувством необыкновенного превосходства.
— Кто вам преподнес эту цветочную беседку, завернутую в белую бумагу, — уж не сама ли богиня Флора? Или вы получили ее из рук вон того разодетого лакея, на которого сбежались смотреть все ученики типографии?
— Какой вздор! — возразил Тимсон, обрывая лепестки редкого экзотического цветка ценою, по крайней мере, в пятнадцать пенсов. — Этот букет прислал нам один мой друг, который знает, как мы с миссис Тимсон любим цветы.
Тут я все понял.
— Огастес Тимсон, — произнес я строго, — вы познакомились с семейством Пимлико. Бьюсь об заклад, что на этом лакее ливрея Пимлико, если я не прав, можете позвонить и выставить меня отсюда, и если на треугольном билетике, лежащем в вашей табакерке, нет печати Пимяико, можете никогда больше не приглашать меня к обеду...
...Тимсона не было, и на какой-то миг я оставался в комнате наедине с грандиозным букетом, наполнявшим приятным благовонием всю эту грязную, пропыленную, испачканную чернилами комнату. «О rus! quando te aspiciam?» {О деревня, когда я увижу тебя? (лат.).} — громко произнес я пришедшую мне на ум фразу из латинской грамматики, ибо воображение перенесло меня в деревню, и с моих уст уже готово было сорваться столь же прекрасное и полезное изречение (из четырнадцатой песни Илиады) по поводу «алых лотосов, крокусов и гиацинтов», когда неожиданно появился Тимсон. Его голова и плечи прямо-таки утопали в цветах, так что в этих зарослях его можно было принять за Купидона, бабочку или пчелу. Его лицо, исполненное довольства и торжества, было так смехотворно, что даже методистский священник, совершающий погребальный обряд, не удержался бы от смеха.
