Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд (Francis Scott Key Fitzgerald) — американский прозаик, классик мировой литературы ХХ столетия.
Родился 24 сентября 1896 года в городе Сент-Пол, штат Миннесота, по происхождению ирландец. Имя получил в честь автора американского гимна Фрэнсиса Скотта Кея, который приходился ему дальним родственником. В 1913 году поступил в Принстон, но четыре года спустя решил уйти, пока его не отчислили за неуспеваемость, и записался в армию. Первая мировая война обошла его стороной; в 1919 году Фицджеральд демобилизовался, некоторое время работал рекламным агентом, но вскоре увлекся литературным творчеством и быстро сделал себе имя на писательском поприще. В 1924 году уехал в Европу, где присоединился к парижскому кружку Гертруды Стайн. Именно в Европе им был написан роман «Великий Гэтсби» (1925); там же он пристрастился к алкоголю, и эта его пагубная привычка быстро сделалась достоянием общественности и послужила причиной увольнения из Голливуда, куда Фицджеральд устроился в качестве сценариста по возвращении в Америку в 1937 году. Скончался писатель 21 декабря 1940 года.
(c)OZON.ru
отрывок из произведения:
...До этого я знал только тот Нью-Йорк, который знают все приезжие. Я был вроде Дика Уиттингтона, глазеющего на ученых медведей, вроде крестьянского парня из Прованса, у которого на парижских бульварах голова пошла кругом. Так и я просто восхищался тем, что мне показывали, и более благодарного зрителя не могли бы и ожидать люди, создавшие небоскреб «Вулворт» и рекламу «Бег колесниц», поставившие музыкальные комедии и серьезные пьесы. Нью-йоркский стиль жизни с его показным блеском я ценил больше, чем ценил его сам Нью-Йорк. Но когда мне присылали в университет безличные приглашения на балы молодежи, я никогда не ездил — как видно, боясь, что реальность пошатнет мои представления о нью-йоркском великолепии. Да и к тому же та, о ком я не без самодовольства упоминал в разговорах как о «моей девушке», была со Среднего Запада, и притягательный центр мироздания, понятно, располагался именно там, а Нью-Йорк я считал по сути жестоким и бездушным, и другим он мне предстал лишь однажды, когда Она, оказавшись там проездом, озарила неземным светом кафе на крыше отеля «Риц».
Но потом — увы! — я потерял ее бесповоротно, и мне потребовалось вкусить жизни настоящих мужчин. В тот день, увидев Кролика, я понял, что Нью-Йорк — это как раз такая жизнь. Неделей раньше монсеньер Фэй водил меня обедать в «Лафайет», где мы любовались блистательной выставкой закусок, запивая их кларетом; мы выглядели не менее достойно, чем Кролик со своей тростью, уверенно вышагивающий по тротуару, да только «Лафайет» был всего лишь ресторан, и, выйдя из него, надо было садиться в машину, переезжать мост и катить к себе в провинцию. Был Нью-Йорк, куда студенты наезжали поразвлечься, все эти его ресторанчики — «Бастаноби», «Шенли», «У Джека», — и мне он внушал ужас, хотя, что скрывать, я и сам в пьяном тумане не раз скитался по нему, но всегда при этом чувствовал, что предаю свои же стойкие идеальные представления. Сам не знаю, зачем я это делал, но, наверно, не из распущенности — просто какой-то зуд не давал мне покоя. От тех дней не сохранилось, пожалуй что, ни одного приятного воспоминания; не зря Эрнест Хемингуэй заметил как-то, что кабаре нужны лишь для того, чтобы одиноким мужчинам было где сводить знакомство с нестрогими женщинами, в остальном же это попусту растраченное время да скверный, прокуренный воздух...
...До этого я знал только тот Нью-Йорк, который знают все приезжие. Я был вроде Дика Уиттингтона, глазеющего на ученых медведей, вроде крестьянского парня из Прованса, у которого на парижских бульварах голова пошла кругом. Так и я просто восхищался тем, что мне показывали, и более благодарного зрителя не могли бы и ожидать люди, создавшие небоскреб «Вулворт» и рекламу «Бег колесниц», поставившие музыкальные комедии и серьезные пьесы. Нью-йоркский стиль жизни с его показным блеском я ценил больше, чем ценил его сам Нью-Йорк. Но когда мне присылали в университет безличные приглашения на балы молодежи, я никогда не ездил — как видно, боясь, что реальность пошатнет мои представления о нью-йоркском великолепии. Да и к тому же та, о ком я не без самодовольства упоминал в разговорах как о «моей девушке», была со Среднего Запада, и притягательный центр мироздания, понятно, располагался именно там, а Нью-Йорк я считал по сути жестоким и бездушным, и другим он мне предстал лишь однажды, когда Она, оказавшись там проездом, озарила неземным светом кафе на крыше отеля «Риц».
