Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
ДУБИHЯHСКАЯ Яна Юрьевна — родилась 21.08.1975 в г. Феодосии. Детские и ранние юношеские годы Яна прожила в столице Крыма — Симферополе, но море, где она проводила каждое лето, осталось главной темой детства, нашедшей отражение во многих произведениях молодой писательницы. С 1990 по 1994 гг. училась в Крымском художественном училище, затем два года работала по специальности. За это время в Симферополе прошли четыре персональные выставки художницы Яны Дубинянской, ее работы выставлялись и на Биеннале крымских художников (1995). В 1996-м году Яна Дубинянская поступила на факультет журналистики во Львовском государственном университете, а в 1998-м перевелась в Киевский институт журналистики. В настоящее время работает тележурналистом в сфере информации, а иногда выступает в прессе с аналитическими статьями (газеты «Зеркало недели» и др.)
отрывок из произведения:
...Его даже не связали. Куда бы он теперь ушел? Наши всю ночь гнали фробистов, линия фронта отодвинулась километров на сорок к югу. Он знал, что ему нет смысла бежать. Коротконогая жаба в сером фробистском мундире. И странное выражение на в целом равнодушной физиономии: словно он вот-вот мерзко ухмыльнется. С таким подобием лица можно только ухмыляться. Предварительно в упор нажав на спуск.
Мы все старались не смотреть не него. Все двадцать шесть. И сам Тригемист. И Макс, и Алекс. И Вишенка — ее лицо задрожало, и она уткнулась всхлипывать в плечо Алекса. Алекс провел рукой по ее волосам. Сбитые в кровь костяшки пальцев — он содрал их о мундир Тригемиста, когда Тригемист удерживал его, бессвязно выкрикивавшего, что убьет эту сволочь. У Алекса здесь была мать.
Тела убрали раньше, как только наши заняли поселок. Говорят, какая-то женщина была жива, он убил ее уже на глазах у наших солдат. Его оставили, приказав убить всех.
Тригемист, щурясь, обвел нас взглядом. Глаза у него были тусклые, в красную сеточку. Не помню, когда Тригемист последний раз спал.
— Расходитесь по домам, — негромко попросил он. И добавил совсем устало: — Это приказ.
Все зашевелились и приглушенно зашумели, по прежнему не сводя глаз с фробистского палача. Тригемист назначил ему охрану — каких-то незнакомых мне пожилых мужчин, один из них был без ноги. Все трое ушли нестройной группой, из которой никто бы не выделил на глаз подконвойного. Только тут все действительно начали расходиться.
— За покушение на жизнь пленного — смерть! — напомнил Тригемист, напрягая сорванный голос.
Макс нес чемодан Вишенки, Алекс поддерживал ее под руку. Я сама несла свой чемодан и старалась не отстать от них. Макс и Алекс шли в ногу, как солдаты, высокие, статные, слишком молодые для этой войны. Вишенка висела на руке Алекса, едва переставляя ноги, и, кажется, плакала. Меня они не замечали. Мы четверо были одноклассниками, но они трое родились в этом поселке. Я была чужая. Чужая не только им, но и всем двадцати пяти. У меня никто здесь не погиб.
Почти все дома стояли целые, только палисадники были вытоптаны и у калиток громоздились самые разные вещи — следы мародерства отступавших фробистов. Они не сожгли поселка, не вырезали сразу жителей. Для этого они оставили палача.
— Здесь, — всхлипнула Вишенка. Это был ее дом. Я когда-то давно гостила у нее. Здесь жили ее родители, бабушка и два маленьких брата.
— Дина останется с тобой, — сказал Алекс. — Я... может...
Вишенка помотала головой, а потом они поцеловались. Макс успел отвернуться, а я не успела, я только опустила глаза и твердила себе, что Алекс целует Вишенку потому, что она всех потеряла — так же, как и он, что только поэтому... Алекс отпустил ее, тронул за плечо Макса, и они ушли — высокие, в ногу...
— Замок выбили, — сказала Вишенка совсем неслышно.
Мы вошли. Комнатка у Вишенки была маленькая и выбеленная, по-сельски уютная. На квадратных окошках ровно висели занавески, белые и выглаженные, вышитые по кайме красным крестиком. На стене между окнами помещался портрет Вишенкиного прадедушки в мундире со звездой на груди, тщательно прописанный яркими аляповатыми красками. Золоченая рама была припорошена серой пылью. На пестрой ковровой дорожке посреди комнаты грудой лежали упругие пуховые подушки. Вишенка вздохнула и по-хозяйски принялась поднимать их с пола, взбивать, вытряхивая облачка пыли, и аккуратно складывать на низкую кровать. Подушек было много, Вишенка нагибалась и выпрямлялась, и снова, и снова. Вся кругленькая и тугая, с пухлыми губками и широко расставленными маленькими черными глазками. Все почему-то считали, что Вишенка очень красивая. И Алекс.
Вишенка подняла последнюю подушку и вдруг тихо и пронзительно, на одной ноте, застонала. Я бросилась к ней и, прижимая ее голову к груди, искоса взглянула вниз. Там, на полу, лежала яркая игрушечная машинка...
...Его даже не связали. Куда бы он теперь ушел? Наши всю ночь гнали фробистов, линия фронта отодвинулась километров на сорок к югу. Он знал, что ему нет смысла бежать. Коротконогая жаба в сером фробистском мундире. И странное выражение на в целом равнодушной физиономии: словно он вот-вот мерзко ухмыльнется. С таким подобием лица можно только ухмыляться. Предварительно в упор нажав на спуск.
