Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Нина Катерли — автор широко известных романов и повестей, среди которых «Дневник сломанной куклы», «Тот свет», «Курзал» и др.
Уделяя в своем творчестве особое внимание теме женской судьбы, безжалостно исследуя и в то же время поэтизируя женщину, Нина Катерли разрушает утопии и мифы о прекрасном поле на разных уровнях — любовном, семейном, социальном.
отрывок из произведения:
«...Похоже на то, что человек я равнодушный, эгоистичный и черствый. И гореть мне в аду синим огнем, поскольку не выполняю важнейших евангельских заповедей. Там ведь что? А там сказано, что ближнего необходимо возлюбить, как самого себя, не говоря уж о предписании чтить отца и мать. Кто самый ближний? По крайней мере, у меня. Родители… Отца я, как мне кажется, всегда чтила. Мать?.. Пока отец был жив, никаких претензий с ее стороны не поступало. Возможно, в те счастливые времена я ей была не очень нужна. Нет, я не хочу сказать, что меня не любили и обижали, я — единственная дочь в семье и получала все, что причитается единственной дочери, включая убежденность, что я самая главная умница и красавица, но зато и требование приходить домой до одиннадцати, а когда стала постарше, — обязательно звонить и сообщать, надолго ли задерживаюсь и кто меня проводит. Правда, после того, как я вышла замуж, это прекратилось. Заботы были возложены на мужа, с которым мы прожили всего полтора года. Как прожили — другой вопрос, это, как говорится, только моя подушка знает, родителям я не жаловалась. Почти. Но они и сами, бывая в моем новом доме, многое понимали. А я в один прекрасный день явилась домой, к родителям, с вещичками... Встретили меня ласково, жалели, помогали и в мою личную жизнь нарочито не вмешивались — дескать, я теперь свободная женщина и вольна устраивать свои дела как хочу.
Я окончила педагогический институт, три года поработала в школе и поняла, что это — не мое. Детей я недолюбливаю (во всяком случае — чужих, а своего завести мы с мужем не успели), математику, которую должна была преподавать, не люблю тоже. На работу я ходила как на каторгу, и отец в один прекрасный день сказал: «Увольняйся», за что я ему до конца моих дней буду благодарна.
С тех пор прошло пятнадцать лет, замуж я так и не вышла, работала агентом в риэлтерской фирме, то есть занималась продажей недвижимости, и меня это вполне устраивало: человек я контактный, в фирме мной были довольны, так что вскоре я уже не бегала по квартирам, а сидела и до сих пор сижу, в основном, в офисе, поскольку дослужилась до замдиректора. Заработок у меня вполне приличный, одним словом, спасибо, папа, что спас меня от бандитов-учеников и дружного коллектива училок. Именно — «спасибо, папа», потому что инициатива моего увольнения принадлежала ему, как главному добытчику. Мать тогда молчала, но вообще-то она всегда была согласна с отцом.
Дома все у нас шло тихо-мирно и дружно. Пока был жив отец. Поскольку я так и не устроила свою женскую судьбу, ко мне относились бережно. Но когда пять лет назад отца не стало, выяснилось, что теперь мать больше всего нуждается в том, чтоб берегли ее, любили, чтили, утешали и развлекали, а мне проявления этих чувств из себя было не выжать, хоть удавись. И не то чтобы я ее не любила и не жалела, просто выражать это не умею, такой уж характер. Может, потому и личная жизнь так и не сложилась. И бывало, сгоряча с языка сорвется такое, от чего потом самой весь день противно.
А все потому, что я вижу: хоть вслух мать ничего и не произносит, но мысленно (я ведь не слепая!) настойчиво требует от меня именно любви и внимания, сочувствия и бесконечных разговоров о том, какая она несчастная, одинокая и т.д. и т.п. А когда от тебя требуют нежных чувств, взять их негде, и даже то, что было, пропадает — как вода в землю, которую высушили этими невысказанными требованиями. Все это похоже на печальную ситуацию, когда муж-импотент с ужасом ждет ночи, хотя вслух от него ничего и не требуют. Ведь можно и молча довести человека до остервенения, если ходить с постоянно скорбным лицом, на вопрос, как дела, отвечать с затаенным торжеством — «плохо» и разъяснять, что — опять дЭпрЭссия и давление зашкаливает, но на это плевать — она бы хоть сегодня отправилась на тот свет, к отцу, но, поскольку уж Бог не берет, существовать в виде развалины, от которой никому никакого толку, радости мало. Это она повторяет достаточно часто, так что я привыкла и стараюсь не обращать внимания, что, согласитесь, не легко. Наверное, надо горячо возражать, но притворяться я не умею. Радости действительно никакой. Особенно мне. Вот и не хочется после работы домой, идешь нога за ногу, зная, что там глаз не сводят с часов и, открыв дверь, обязательно спросят: «Ну как, погуляла?» А дальше — дежурные вопросы: что на работе, довольна ли мной директриса, какую квартиру удалось продать и за сколько. И прочее в этом духе. Мне эти разговоры и в рабочее время осточертели, и, главное, спрашивают-то исключительно для того, чтобы поддержать беседу. Я вежливо отвечаю, что все нормально, ничего особенного, после этого с поджатыми губами меня приглашают за стол и во время обеда пытаются втянуть в разговор о внутренней политике — «по телевизору опять показали»… Это уж совсем невмоготу! Дело в том, что раньше, при отце, моя мать была убежденной демократкой и сторонницей рыночной экономики. Теперь, получая, надо признать, довольно ничтожную пенсию за сорок лет безупречной работы инженером в проектной организации, она сильно полевела. Поэтому разговоры в основном про то, что старики вымирают от голода, лекарства опять подорожали и «все-таки раньше пенсионеры не были так унижены и заброшены». Возражать? А зачем? Хотя могу сказать, что раньше я бы гнила в школе за копейки, а теперь получаю столько, что мы обе ни в чем не нуждаемся. На это обязательно будет отвечено, что зависеть от детей — врагу не пожелаешь. Дальше разговор пойдет по наезженной колее: отца погубили новые русские, купившие институт, где он заведовал наукой, а они превратили храм в мастерскую, чтобы делать «быстрые деньги», и у него, сорок с лишним лет отдавшего этой науке, не выдержало сердце. По поводу отца мать, возможно, права, хотя он никогда не жаловался и не мечтал о возврате большевиков. Грустил, правда, что на исследования новые хозяева не желают давать денег, злился, говоря, что их институт — единственный в стране, и его нельзя было акционировать, но я не думаю, что его сердце разорвалось по этой причине. Хотя, как знать… Тем не менее, мусолить все это без конца, раздувая в себе злость на «убийц», мягко выражаясь, бесперспективно, о чем я ей не раз говорила. В самом деле, не пойдешь ведь и не «закажешь» зловещего Новикова и иже с ним, словом, тех, кто купил за гроши и раскурочил отцовский институт, верно?..
«...Похоже на то, что человек я равнодушный, эгоистичный и черствый. И гореть мне в аду синим огнем, поскольку не выполняю важнейших евангельских заповедей. Там ведь что? А там сказано, что ближнего необходимо возлюбить, как самого себя, не говоря уж о предписании чтить отца и мать. Кто самый ближний? По крайней мере, у меня. Родители… Отца я, как мне кажется, всегда чтила. Мать?.. Пока отец был жив, никаких претензий с ее стороны не поступало. Возможно, в те счастливые времена я ей была не очень нужна. Нет, я не хочу сказать, что меня не любили и обижали, я — единственная дочь в семье и получала все, что причитается единственной дочери, включая убежденность, что я самая главная умница и красавица, но зато и требование приходить домой до одиннадцати, а когда стала постарше, — обязательно звонить и сообщать, надолго ли задерживаюсь и кто меня проводит. Правда, после того, как я вышла замуж, это прекратилось. Заботы были возложены на мужа, с которым мы прожили всего полтора года. Как прожили — другой вопрос, это, как говорится, только моя подушка знает, родителям я не жаловалась. Почти. Но они и сами, бывая в моем новом доме, многое понимали. А я в один прекрасный день явилась домой, к родителям, с вещичками... Встретили меня ласково, жалели, помогали и в мою личную жизнь нарочито не вмешивались — дескать, я теперь свободная женщина и вольна устраивать свои дела как хочу.
