Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
От сказочной повести до философской притчи — таков диапазон фантастического в прозе красноярского пистаеля Олега Корабельникова. Невероятные метаморфозы происходят с человеческим телом и сознанием на узком перешейке пространств между жизнью и небытием, на пороге Чуда.
отрывок из произведения:
...Боль приходила почти в одно и то же время — между десятью и двенадцатью ночи. Медленно и неотвратимо, как гул приближающегося самолета, накатывала из глубины, охватывала голову, и тогда приходилось зарываться лицом подушку, стискивать зубами краешек материи и отдаваться боли на поругание. Лекарства давно не помогали, и бороться с ней казалось таким же бесполезным делом, как останавливать руками ревущий пропеллер. И Николай не противился боли, смиряясь с неизбежным. Боль появилась впервые почти год назад, сначала слабая, нечастая, боящаяся анальгина. Николай не слишком-то обращал на нее внимание, объясняя ее усталостью, бессонницей и другими простыми причинами В последнюю ночь, проведенную дома, измученный только что ушедшим приступом, он засыпал тяжело. Боль, наполнявшая его, оставила пустоту, чуть ли не физически ощущаемую, словно бы в голове образовалась полость. Ощущение было настолько навязчивым, что он не удержался и потрогал голову, будто убеждаясь, что она цела. Что-то перемешалось внутри, сжималось и разжималось, закручивалось в спираль, безболезненно, но все-таки неприятно, и Николай так и заснул с этим ощущением.
Пискнуло радио на кухне, и он поднес к глазам руку, чтобы сверить время. Часы бессовестно отставали. Он подвел их, нехотя встал, не выспавшийся и раздраженный. Сегодня он должен ехать в больницу, чтобы решить, наконец, что же делать ему со своей больной головой, и довериться врачам как прежде он доверялся боли.
Жил он один, в квартире, заставленной мольбертами неоконченными холстами, книгами. В комнате стоял запах льняного масла, скипидара, фисташкового лака, и когда Дина навещала его, то первым делом открывала пошире окна, чтобы выветрить привычные запахи и оставить хоть немного места для своих духов.
Пришла она и сейчас, как всегда, неожиданно, шумная, веселая, перепачкала ему щеки губной помадой, распахнула окно, смахнула со стула этюдник, уселась по-хозяйски.
Она всегда приходила без приглашения, и ему даже нравилось это. Познакомился он с ней давно, предложил позировать ему, она согласилась, но никогда не приходила в назначенные часы, а всегда с опозданием, когда на час, когда и на день. Могла она прийти и ночью, как ни в чем не бывало разбудить его, усевшись на стуле, сказать: ну давай пиши. Сначала он пытался приручить ее, но не ласка, ни окрики, ни подарки не привели ни к чему, и он смирился с ее вольным характером и даже полюбил его. Единственное, что не умела делать Дина, — это надоедать, а он сам жил безо всякого режима, то ударяясь в работу, то валяясь целыми днями в хандре на диване.
Вот и сейчас его не было дома долгий месяц, он ездил на Саяны, писал этюды, домой вернулся усталый, измученный злобной болью, и Дина, словно зная о его приезде, пришла на другое же утро.
— Я по тебе страшно соскучилась, — сказала она — давай пойдем куда-нибудь вечером.
— Да я бы пошел, — сказал он, — но у меня направление в больницу на сегодня.
— Разве ты умеешь болеть? Удивительно! Надеюсь, что насморк.
— Что-то вроде этого. Голова болит, мигрень, наверное, болезнь аристократок... Взгляни-ка на этюды, это Ка-Хем.
— Пачкотня, — одобрительно сказала она, повертев картонки в руках. — А почему же из-за головной боли направляют тебя в больницу? Разве это так серьезно?
— Откуда мне знать. Докторам виднее.
— Ты от меня все скрываешь, Коля. Ты ужасно скрытный человек. Учти, я буду ходить в больницу и все узнаю. Послушай, а вдруг у тебя что-нибудь страшное? Ты не боишься?
— Нисколько.
— Ты настолько несамостоятельный, что даже бояться за себя придется мне. И делать это я буду на совесть...
Его поместили в отделение нейрохирургии, и уже в самом названии таилось нечто угрожающее. Не просто нервное, а еще и хирургическое. В его палате лежали еще двое больных, один из них уже был оперирован и теперь выздоравливал. Об операции он рассказывал просто: заснул, а потом проснулся. И ничего страшного в этом, мол, нет. Продолбили дырку в черепе, вынули лишнее и зашили. Вот и все дела. Такое отношение к серьезным вещам нравилось Коле. Он и сам был таким...
...Боль приходила почти в одно и то же время — между десятью и двенадцатью ночи. Медленно и неотвратимо, как гул приближающегося самолета, накатывала из глубины, охватывала голову, и тогда приходилось зарываться лицом подушку, стискивать зубами краешек материи и отдаваться боли на поругание. Лекарства давно не помогали, и бороться с ней казалось таким же бесполезным делом, как останавливать руками ревущий пропеллер. И Николай не противился боли, смиряясь с неизбежным. Боль появилась впервые почти год назад, сначала слабая, нечастая, боящаяся анальгина. Николай не слишком-то обращал на нее внимание, объясняя ее усталостью, бессонницей и другими простыми причинами В последнюю ночь, проведенную дома, измученный только что ушедшим приступом, он засыпал тяжело. Боль, наполнявшая его, оставила пустоту, чуть ли не физически ощущаемую, словно бы в голове образовалась полость. Ощущение было настолько навязчивым, что он не удержался и потрогал голову, будто убеждаясь, что она цела. Что-то перемешалось внутри, сжималось и разжималось, закручивалось в спираль, безболезненно, но все-таки неприятно, и Николай так и заснул с этим ощущением.
