Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Сергеев-Ценский (настоящая фамилия — Сергеев) Сергей Николаевич (1875 — 1958), прозаик. Родился 18 сентября (30 н.с.) в селе Преображенское Тамбовской губернии в семье учителя, большого любителя чтения, что повлияло на сына. Воспитанный на стихотворениях Пушкина, Лермонтова и баснях Крылова, многие из них выучив наизусть, в семь лет он сам стал сочинять стихи.
После окончания гимназии поступает в Глуховский учительский институт, где продолжает писать стихи. Позднее многие из стихотворений этого периода войдут в его первый поэтический сборник «Думы и грезы» (1901).
Окончив институт в 1895, получает назначение в гимназию, но по собственному желанию отбывает воинскую повинность и только через год становится учителем русского языка в Каменец-Подольске. Понимая, что для творчества необходимо знание жизни, часто меняет «окружающую обстановку и пейзаж»: работает в Харьковском, Одесском, Московском учебных округах, в Павлодаре и в Тальсене (под Ригой).
С 1900 начинает писать рассказы, первые из которых были напечатаны в «Русской мысли» («Забыл» и «Тундра»). Пребывание в действующей армии во время Русско-японской войны и в первый год первой мировой войны дало Сергееву богатейший материал для романа «Поручик Бабаев», повестей «Пристав Дерябин» и «Батенька», эпопеи «Севастопольская страда» и «Преображение России».
Своим признанием писатель обязан Куприну, убедившему его приехать в Петербург, чтобы опубликовать там свои книги. Произведения Сергеева-Ценского сразу привлекли внимание и читателей, и критиков. Появились большие статьи, посвященные его литературной деятельности.
В 1905 писатель жил в Крыму, в Алуште, где имел собственный дом. Здесь он встретил революцию 1917, пережил гражданскую войну. В это время писал мало. С 1923 обращается к историческим темам (пьесы, повести и романы о Пушкине, Лермонтове и Гоголе).
В 1930-е вышли в свет повести «Счастливица», «Маяк в тумане», рассказы «Устный счет», «Воронята» и др. М.Горький поддерживал писателя, видя в нем продолжателя традиций русской классической литературы.
В годы Отечественной войны пишет публицистические статьи, рассказы о героях-современниках (сборник «Настоящие люди», 1943), романы «Брусиловский прорыв», «Пушки выдвигают» и «Пушки заговорили» (1944).
До конца жизни Сергеев-Ценский оставался активно действующим писателем, работая над последними романами эпопеи «Преображение России». Умер в возрасте 83 лет 3 декабря 1958 в Алуште.
отрывок из произведения:
...Лука, у которого вместо правой ноги торчала деревяшка, — человек сухоскулый и моложавый, несмотря на седину в усах, — сказал как будто даже конфузливо:
— Однако ты к ним без милосердия!
— Гм... Они же, черти, вредные без конца, без краю, — объяснил Максим.
— Это я без тебя знаю, что вредные: виноград, груши спелые выпивают... А то вот татарки сушку на крыши кладут сушить, — бывает, одни шкурки оставят: все как есть высосут...
— Знаешь, да видать не особо! — зло поглядел на Луку Максим. — А вот я их узнал как нельзя лучше... Я от них две недели в больнице лежал, понял?
— От ос?
— А то от кого же?.. Конечно, я тогда мальчишка был... Эх, и до чего же подлые, — это надо видеть!.. И как сообща действуют, не хуже пчел... Прямо, войско... Мальчишек нас тогда человека четыре собралось, и куда же мы вздумали? — Сливы воровать... Как раз возле церкви старой, в ограде, слива стояла, — поспевать стала, — мы туда, значит... Церква старая, служения там не производилось — на это другая церква в селе была... А при этой пономарь только жил, и тот так что глухой и со слепинкой: годов ему семьдесят, и пил шибко... Ну, конечно, мы издалька поглядели, — и пономаря того нет в помине, куда-сь мотанул, — мы работать!.. Я помоложе других был, поглупее, вот мне и говорят: — Максимка, лезь на дерево, труси вниз, а сам не жри, — опосля разделим... — Чего не так? Я, конечно, живым манером, и так что норовил куда повыше залезть... Во-от рву, вот градом их вниз, сливы эти, сып-лю... А сливы уж синие попадались, ну были и с красниной... Ничего, сойдет... Говорится: в русском желудке и долото сгниет... Какие с красниной, они, конечно, твердые, — ни шу-та-а!.. Знай рву!.. Когда тут, откуда-то возьмись, — оса!.. Другая!.. Третья!.. Я рукой отмахнулся, сам опять же рву, свое дело сполняю... Вроде бы приказ мной такой получен: мальчишки, они ведь чудные... Гляжу, однако, а внизу прыгают... Ноги, конечно, у всех босые, штаны — не хуже, как теперь трусики, — куцые... Смотрю, — прыгают, смотрю, — айкают, — смотрю, — скачут округ и все руками махают. Да кэ-эк ударятся в бежки, — куда и сливы, мой труд, из картузов посыпались!.. Я это думаю: — Пономарь!.. Давай и себе вниз, а они — вот они: туча! И гудят, все равно — рой хороший!.. И что же ты будешь делать, — штаниной я зацепился, когда слезал, а штаны новые были, — казинет серый, — крепкие, черти, как все равно опоек!.. Я и повис головой книзу...
...Лука, у которого вместо правой ноги торчала деревяшка, — человек сухоскулый и моложавый, несмотря на седину в усах, — сказал как будто даже конфузливо:
