Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
В.Набоков — автор знаменитых «Лолиты», «Дара», «Камеры обскура» — один из самых феноменальных и экстраординарных писателей XX века. Что роднит драматургию Набокова с его стихами и прозой? Постоянное осмысление феномена смерти и растущая по мере временного отдаления тоска по России, столь феерически разрешившаяся в его романах и рассказах.
Рассказ опубликован в берлинском еженедельнике «Русское эхо» (1924, No1) под псевдонимом В.Сирин В 1996 году перепечатан журналом «Звезда» (No11).
отрывок из произведения:
...Когда одна лыжа гнутым концом найдет на другую, то валишься впенред: жгучий снег забирается за рукава, и очень трудно встать. Керн, давнно на лыжах не бегавший, сразу вспотел. Чувствуя легкое головокруженние, он сдернул шерстяную шапку, щекотавшую ему уши; смахнул с ренсниц влажные искры.
Весело и лазурно было перед шестиярусной гостиницей. В сиянии стояли бесплотные деревья. По плечам снеговых холмов рассыпались бесчисленные лыжные следы, что теневые волосы. А кругом — неслась в небо и в небе вольно вспыхивала — исполинская белизна.
Керн, скрипя лыжами, взбирался по скату. Заметя ширину его плеч, конский профиль и крепкий лоск на скулах, его приняла за своеземца та англичанка, с которой он познакомился вчера, в третий день приезда. Изабель — летучая Изабель — так называла ее толпа гладких и матовых молодых людей аргентинского пошиба, всюду сновавших за ней, в бальнном зале гостиницы, на мягких лестницах и по снежным скатам в игре искристой пыли...
Облик у нее был легкий и стремительный, рот такой яркий, что, казанлось, Творец, набрав в ладонь жаркого кармина, горстью хватил ее по нижней части лица. В пушистых глазах летала усмешка. Крылом торчал испанский гребень в крутой волне волос — черных с атласным отливом. Такой видел ее Керн вчера, когда глуховатый гул гонга вызвал ее к обеду из комнаты No 35. И то, что они были соседи, причем номер ее комнаты был числом его лет, и то, что в столовой за длинным табль-д''от она сиденла против него — высокая, веселая, в черном открытом платье, с черной полоской шелка вокруг голой шеи, — все это показалось Керну таким значительным, что прояснилась на время тусклая тоска, вот уже полгода тяготевшая над ним.
Изабель первая заговорила, и он не удивился: жизнь в этой огромной гостинице, одиноко горящей в провале гор, билась пьяно и легко после мертвых лет войны; к тому же ей, Изабель, все было дозволено — и консой удар ресниц, и смех, запевший в голосе, когда она сказала, передавая Керну пепельницу:
— Мы с вами, кажется, единственные англичане здесь... — И добавила, пригнув к столу прозрачное плечо, схваченное черной ленточкой: — ... не считая, конечно, полдюжины старушек — и вон того, с воротничнком задом наперед...
Керн отвечал:
— Вы ошибаетесь. У меня родины нет. Правда, я пробыл много лет в Лондоне. А кроме того...
Утром, на следующий день, он почувствовал вдруг, после полугода привычного равнодушия, как приятно войти в оглушительный конус лендяного душа. В девять часов, плотно и толково позавтракав, он захрустел лыжами по рыжему песку, которым посыпался голый блеск дорожки пенред крыльцом гостиницы. Взобравшись по снежному скату — утиными шагами, как полагается лыжнику, — он увидел среди клетчатых рейтуз и горящих лиц — Изабель...