Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Писемский Алексей Феофилактович — русский писатель.Принадлежал к старинному обедневшему дворянскому роду. Окончил математическое отделение Московского университета в 1844 году. Около 10 лет был на государственной службе в Костроме и Москве. Выступил в печати в 1848 году. Первый роман Писемского «Боярщина» (1846, опубликован 1858) написан в духе натуральной школы 40-х гг.
Известность пришла к Писемскому после опубликования повести «Тюфяк» (1850). Затем появились повести из жизни дворянско-чиновничьей провинции — «Комик», «Богатый жених» (обе — 1851), «М-г Батманов» (1852), «Фанфарон» (1854), «Виновата ли она?» (1855) и другие, комедии «Ипохондрик» (1852) и «Раздел» (1853), рассказы из крестьянской жизни. Писатель не видел в дворянской среде людей, способных сопротивляться влиянию её бесчеловечной морали, поэтому ирония — одно из главных свойств его стиля. Цельные характеры писатель находил только в народе.
В романе «Люди сороковых годов» (1869) антинигилистическая тенденция несколько приглушена.В основе романа «Люди сороковых годов» — история жизненного пути политического ссыльного, писателя Павла Вихрова. В этой истории автор объединил художественный вымысел с некоторыми подлинными фактами своей собственной жизни.
отрывок из произведения:
...Павел кончил курс кандидатом и посбирывался ехать к отцу: ему очень хотелось увидеть старика, чтобы покончить возникшие с ним в последнее время неудовольствия; но одно обстоятельство останавливало его в этом случае: в тридцати верстах от их усадьбы жила Фатеева, и Павел очень хорошо знал, что ни он, ни она не утерпят, чтобы не повидаться, а это может узнать ее муж — и пойдет прежняя история.
В такого рода соображениях и колебаниях прошло около двух месяцев; наконец в одно утро Иван сказал Вихрову, что пришел Макар Григорьев. Павел велел позвать его к себе.
Макар Григорьев вошел.
— Ладно, что застал вас дома, а то думал, что, пожалуй, и не захвачу! — сказал он каким-то странным голосом.
— Нет, я дома! — отвечал Павел и указал старику на стул. Он всегда сажал Макара Григорьева с собой.
Макар Григорьев сел и несколько времени ворочался на стуле, кряхтел и как бы не находил, о чем ему заговорить.
— Домой вот, Макар Григорьевич, в деревню сбираюсь, — начал Павел сам.
— Ну это что же! — произнес что-то такое Макар Григорьев. — Есть оттуда оказейка, приехал один человек.
— Какой человек? — спросил Павел, не совсем понимая, что хочет этим сказать Макар Григорьев.
— Наш человек приехал; папенька ваш не так здоров... — отвечал Макар Григорьев и потупился.
— Как не так здоров? — произнес Павел, уже побледнев немного. — Вероятно, он очень болен, если прислан нарочный!
— Да! — отвечал Макар Григорьев каким-то глухим голосом, и в то же время старик не глядел на молодого барина.
— Макар Григорьев, послушай, не томи меня: умер он или жив? — воскликнул Павел.
— Что жив... Известно, все под богом ходим.
— Значит, он умер?.. Это я вижу, — сказал Павел прерывающимся голосом. — Когда он умер? — прибавил он как-то твердо и желая прямо поставить вопрос.
— Двадцать третьего июля изволил скончаться, — отвечал Макар Григорьев.
— И я его, вероятно, довел до смерти своей последней неприятностью, — произнес Павел.
— Ничего не вы, что за вы? Семидесяти лет человек помер, не Енохом{4} же бессмертным ему быть, пора и честь знать!
— Однако это последнее письмо, которое я ему послал, я думаю, его не порадовало.
— Я не посылал этого письма, — ответил Макар Григорьев.
— Как не посылал? — воскликнул Павел уже радостно.
— Так, не посылал: что из-за вздору ссориться!.. Написал только ему, что вы очень поиспужались и писать ему не смеете.
— О, благодарю тебя! — воскликнул Павел и, вскочив, обнял и поцеловал Макара Григорьева.
— Приказчик ваш оттуда приехал, Кирьян; бумаги вам разные привез оттуда.
— Бог с ними, ничего этого я видеть не хочу; батюшка, милый мой, бесценный! Я никогда тебя уже больше не увижу! — говорил с слезами на глазах Павел, всплескивая горестно руками.
Макар Григорьев слушал его молча; на его маленьких и заплывших глазах тоже появились как будто бы слезы.
— Что плакать-то уж очень больно, — начал он, — старик умер — не то что намаявшись и нахвораючись!.. Вон как другие господа мозгнут, мозгнут, ажно прислуге-то всей надоедят, а его сразу покончило; хорошо, что еще за неделю только перед тем исповедался и причастился; все-таки маленько помер очищенный.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
— Макар Григорьев, — начал он, — я хочу всех вас предварительно заложить в опекунский совет, а потом отпущу на волю!
— Как на волю, пошто? — спросил тот.
— А по то, чтобы вы не были крепостными; пока я жив, то, конечно, употреблю все старание, чтобы вам было хорошо, но я умру, и вы достанетесь черт знает кому, и тот, будущий мой наследник, в дугу вас, пожалуй, начнет гнуть!
— Что пустяки какие, — умрете, да в дугу кто-то начнет гнуть. Все вы вздор какой-то говорите. Позовите лучше Кирьяна к себе и примите от него бумаги; я его нарочно привел с собой!
— Ну, позови!
Кирьян вошел. Это уж был теперь совсем седой старик. Он подошел прямо к руке барина, и, как тот ни сопротивлялся, Кирьян притянул к себе руку его и поцеловал ее...
...Павел кончил курс кандидатом и посбирывался ехать к отцу: ему очень хотелось увидеть старика, чтобы покончить возникшие с ним в последнее время неудовольствия; но одно обстоятельство останавливало его в этом случае: в тридцати верстах от их усадьбы жила Фатеева, и Павел очень хорошо знал, что ни он, ни она не утерпят, чтобы не повидаться, а это может узнать ее муж — и пойдет прежняя история.
