Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Это автобиографический рассказ известного советского писателя-фантаста, произведения которого переведены больше чем на 10 языков. Рассказ о жизни в тюрьме и, в основном, в Норильском исправительно-трудовом лагере после ареста в 1936 году, сфабрикованного обвинения и жестокого приговора. Атмосфера лагерной жизни, характеры заключенных, их жизнестойкость – главный предмет художественного изображения. Рассказ написаны в 1950-е годы, но опубликован впервые только в 1991 году.
отрывок из произведения:
...На несколько лет нашей жизнью стала работа.
Опытный металлургический цех — ОМЦ, — куда меня перевели с площадки Металлургстроя, приткнулся к подножью Шмидтихи, закрывшей всю южную часть горизонта. Нижняя половина горы заросла лесом, выше вздымалась голая вершина, как лысый череп над бородатым лицом. На западе — «валялся Зуб» — невысокая удлиненная гора, в самом деле похожая на выпавший клык. На север, до хмурой цепи Хараелаха, тянулся разреженный лесок, и лишь в провале между Зубом и Хараелахом открывался простор в холодную тундровую даль — великая моховая равнина до самого Полярного океана, болота и камни, камни и болота. Таким предстал мне в сентябре этот сумрачный мир — унылые горы, сдавившие клочок земли, изъязвленный топями, покрытый озерками, как паршою, вечные тучи над горами и землей, стиснутый низким небом воздух — он забивал легкие, как песок, этот сырой холодный воздух… Я не порадовался новому месту обитания. Сгоряча оно показалось мне мрачным, как могила. Даже на площадке Металлургстроя было приятней, там хоть не так нависали над душою горы. Мы стояли с Тимофеем Кольцовым на холмике около нашего опытного цеха, и я сказал, с печалью оглядывая окрестность: «Северный рай, Тимоха: позади — мох, впереди — ох!» Прошло еще немного времени, и я увидел, что этот оштрафованный природой уголок планеты становится иногда по праздничному нарядным.
И еще была в нем одна отрадная особенность, мы сразу не оценили ее значения. Место нашей новой работы не опоясывали «типовые заборы», так в проектной документации «производственных зон» именовались колючие изгороди с вахтами и сторожевыми вышками. Правда, здесь не было и важных производственных объектов — несколько складов для механического оборудования, гараж автобазы, кернохранилище геологов и наш опытный цех. И трудились на этом клочке земли всего две три бригады, каждая со своим охранником — вохровский стрелочек доставлял нас в цех и, прикорнув где нибудь в затишке, только следил потом, чтобы мы не удалялись от цеха дальше выносной дощатой уборной. И следил, естественно, лениво, ибо вся бригада состояла из «пятьдесят восьмой» — не уголовники, народ, конечно, государственно опасный, но не озорной, к попыткам бегства не склонный. Мы быстро научились использовать леность стража и часто совмещали выходы в уборную с прогулками в близкую тундру. Первым стал предаваться такому недозволенному занятию, пожалуй, именно я — во всяком случае, всех дольше проводил время в местах, которые меж нас именовались многозначительно — «за уборной». К каким последствиям привела практика таких кратковременных «убегов» — мы предпочитали сравнительно нейтральное словечко «убег» грозному слову «побег» — и являются рассказанные в этой главке события.
Сам опытный цех разместился в большом помещении, бывшем складе — с крохотной пристроечкой с одной стороны, кабинетом нашей начальницы. По штатному расписанию мы теперь значились печевыми, горновыми, обжиговщиками, электролитчиками, пирометристами, химиками аналитчиками, механиками и энергетиками. Мы растерянно оглядывались. Где плавильные и обжиговые печи, химические плиты, вытяжные шкафы? Цеху отпустили должности, но не оборудование — цеха не было. Было высокое запыленное помещение, холодный сарай с земляным полом . Мы тесной кучкой стояли, как нас привели, посередине сарая, а перед нами прохаживалась, куря длинную папиросу, Ольга Николаевна. На этот раз она была в сапожках, а не в модельных туфлях, в тужурке, а не в бальном платье. Но от нее пахло теми же духами, она была такая же изящная в своей неизящной одежде. Ее рассмешило мое недоумение. — Цех существует, — сказала она. — Цех — это мы с вами. Недостающие помещения мы сами пристроим, печи возведем, а оборудование привезем. Через месяц займемся исследованием металлургического процесса, а пока будем набрасывать на бумаге эскизы новых комнат и копать котлованы для них и печей.
В этот первый день мы всей бригадой взялись за ломы и лопаты. Я валил невысокие столетние лиственницы вокруг цеха, рядом со мной трудился сильный, как медведь, металлург Иван Боряев, нам помогал механик конструктор Федор Витенз. Около стены здания возвышался столб электрической линии, он должен был попасть в центр пристраиваемой комнаты.
— Комната эта моя! Будущая пирометрическая и потенциометрическая, — сказал я, очерчивая четырехугольник вокруг столба. — Хочу комнату со столбом, на нем я устрою вешалку.
Боряев ухмыльнулся.
— Цех не строится, а размножается почкованием. Для моей плавильной печи мы отпочкуем помещение с другой стороны, а электролизную разместим вот здесь.
— А какие глаза у нашей начальницы! — сказал Витенз, вздохнув и опершись на лопату. — Удивительные глаза. И вообще она хорошенькая.
— Глаза невредные, — подтвердил Боряев. — Большие, как фары, и так же светятся. Ночью сверкнет такими глазищами — отшатнешься!..
— И, кажется, она смотрела больше всего на вас, продолжал Витенз, улыбаясь мне. Чем то вы ее по особенному привлекали.
— А ведь правда! — сказал Боряев, пораженный. — Она часто поворачивалась в твою сторону. Как это я сразу не сообразил!
Он нахмурился. Он не любил, когда кому либо оказывалось предпочтение даже в том, чего он и не думал добиваться. Его устраивало только первое место, вообще первое место, все равно, чем ни придется заниматься, но непременно — впереди других. Мы как то прогуливались по зоне и увидали, что группа заключенных с усилием перетаскивает бревна. Боряев мигом растолкал их, один наворочал больше пятерых, высмеял работяг и, довольный, пошел дальше. Они тоже были довольны неожиданной помощью.
— Бросьте! — сказал я с досадой. — Вам померещилось. А если и смотрела по особенному, так потому, что я хуже вас обмундирован. У меня украли в бараке хорошие брюки.
Я вскоре отошел от них на другое место. Я боялся, что они снова заговорят об Ольге Николаевне. Куда бы я ни поворачивался, я видел ее глаза, огромные, нестерпимо блестящие, не светившие, но сжигавшие — все во мне волновалось от их сияния. Говорить об этом было немыслимо...
...На несколько лет нашей жизнью стала работа.
