Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Чернобровкин Александр Васильевич.Российский писатель, драматург и сценарист. Родился в городе Путивль Cумской области (там, где было написано «Слово о полку Игореве»). Писать начал в 1985 году. Первая публикация состоялась в газете «Водный транспорт» летом 1989 года – рассказ «Арлекин и Женечка». И в том же году являлся участником IX (и последнего) Всесоюзного совещания молодых писателей. Публиковался в журналах «Морской флот», «Приключения, фантастика», «Четвертое измерение», «Искатель», в том числе и зарубежных. Автор двух опубликованных книг.
Он автор нескольких романов («Время – ноль», «Мера прощения», «Столешников переулок» и др.), повестей и рассказов («Последнему – кость», «Побег в зону», «Наезд» и др.), а также пьес и киносценариев. В 1992-1994 гг. писатель создал цикл фэнтезийных рассказов «Были древних русичей».
отрывок из произведения:
...Посреди лесной поляны рос дуб в три обхвата, величественный, как идол, с кроной густой, широкой и настолько высокой, что казалось, будто достает до облаков, и, глядя на нее, у многих возникала мысль, а не вырий ли это — мировое райское дерево, у вершины которого обитают души умерших? Толстыми темно-коричневыми корнями, похожими на птичьи пальцы, вцепился дуб в землю, покрытую неяркими лесными цветами, зеленой травой и почерневшими прошлогодними желудями. На согнутом в суставе пальце-корне сидел ведун — старик с цвета потемневшего серебра волосами, длинными, вьющимися, разделенными на прямой пробор, бородой по пояс и кустистыми бровями, нависающими над глубоко сидящими глазами, почти полностью закрывая их, одетый в белую с красно-синей вышивкой по вороту рубаху навыпуск и черные штаны. Он держался двумя руками, серо-коричкевыми, будто прокопченными и покрывшимися пылью, за посох, который верхним концом лежал на правом плече, а нижним упирался в землю между босых ног, тоже серо-коричневых, со светло-серыми ногтями и сильно выпирающими плюснами. Слева от старика лежал волк с шерстью цвета потемневшего серебра, примостив корноухую голову, со шрамами от рысьих когтей, выцарапавших правый глаз, на передние лапы, широкие, со сточенными когтями, которые, казалось, не смогут удержаться, заскользят на утоптанной, прорезанной трещинами тропинке, ведущей от леса мимо дуба к просевшей в землю хижине. Стояла она неподалеку от дуба, крона нависала над ближней ее четвертью и накрывала тенью всю полностью, как бы пряча и от любопытных взглядов, и от солнечных лучей. Другая тропинка, короче и уже, вела от хижины к роднику, чистому и звонкому, убегающему тонким ручейком вдоль первой тропинки в лес, где замолкал, с трудом пробиваясь через завалы прошлогодней листвы. И человек, и зверь, не шевелясь, слушали веселый перезвон воды и смотрели в ту сторону, куда убегал ручеек. Смотрели равнодушно, наверное, не было уже ничего на земле, что могло удивить их, нарушить их покой, лишь иногда волк прял куцыми ушами, то ли настороженно прислушиваясь к чему-то еще, то ли реагируя на укусы блох.
Зверь тревожно дернул головой, оторвал ее от лап. Пасть приоткрылась, обнажив стертые желтые зубы, а черный, поблескивающий нос зашевелился, принюхиваясь.
— По делу едет, в первый раз, — тихо произнес ведун, — часто останавливает коня, решает, не повернуть ли назад, от греха подальше. Муж зрелый, осторожный и истинно верующий.
Волк, будто поняв слова человека, положил голову на передние лапы и прищурил левый глаз, наблюдая, как из леса на поляну выезжает на кауром жеребце широкоплечий мужчина лет сорока с небольшим. Открытое лицо его было загорелым и обветренным, темно-русые с проседью борода и выглядывающие из-под зеленой шапки волосы — аккуратно подстрижены. Одет в темно-зеленый полукафтан с обтянутыми желтой тканью пуговицами и штаны и коричневые юфтевые сапоги с загнутыми вверх носками. Сильной рукой всадник сдержал шарахнувшегося, почуяв волка, жеребца, стегнул нагайкой, заставив везти себя к дубу. Остановился в саженях трех, спешился и, удерживая за повод перебирающего ногами и испуганно косящего глаза коня, снял шапку и поклонился, не глубоко, но с уважением.
— День добрый!
— Здравствуй, — тихо ответил ведун.
— Прими скромные дары, — сказал мужчина, снял с жеребца переметные сумы, подошел к старику и положил у его ног, показав содержимое: окорок, колбасы, кренделя, бутылки заморского вина и туесок с медом.
— Спасибо, — поблагодарил ведун, глядя не на дары, а на волка, который приподнял морду и жадно зашевелил носом, принюхиваясь к сумам. — Поторговал с барышом — так?
Мужчина удивленно посмотрел на него, ответил робко:
— Истинно так
Ведун пригляделся к украшенному янтарем кошелю, висевшему на узком, с серебряными бляшками поясе...
...Посреди лесной поляны рос дуб в три обхвата, величественный, как идол, с кроной густой, широкой и настолько высокой, что казалось, будто достает до облаков, и, глядя на нее, у многих возникала мысль, а не вырий ли это — мировое райское дерево, у вершины которого обитают души умерших? Толстыми темно-коричневыми корнями, похожими на птичьи пальцы, вцепился дуб в землю, покрытую неяркими лесными цветами, зеленой травой и почерневшими прошлогодними желудями. На согнутом в суставе пальце-корне сидел ведун — старик с цвета потемневшего серебра волосами, длинными, вьющимися, разделенными на прямой пробор, бородой по пояс и кустистыми бровями, нависающими над глубоко сидящими глазами, почти полностью закрывая их, одетый в белую с красно-синей вышивкой по вороту рубаху навыпуск и черные штаны. Он держался двумя руками, серо-коричкевыми, будто прокопченными и покрывшимися пылью, за посох, который верхним концом лежал на правом плече, а нижним упирался в землю между босых ног, тоже серо-коричневых, со светло-серыми ногтями и сильно выпирающими плюснами. Слева от старика лежал волк с шерстью цвета потемневшего серебра, примостив корноухую голову, со шрамами от рысьих когтей, выцарапавших правый глаз, на передние лапы, широкие, со сточенными когтями, которые, казалось, не смогут удержаться, заскользят на утоптанной, прорезанной трещинами тропинке, ведущей от леса мимо дуба к просевшей в землю хижине. Стояла она неподалеку от дуба, крона нависала над ближней ее четвертью и накрывала тенью всю полностью, как бы пряча и от любопытных взглядов, и от солнечных лучей. Другая тропинка, короче и уже, вела от хижины к роднику, чистому и звонкому, убегающему тонким ручейком вдоль первой тропинки в лес, где замолкал, с трудом пробиваясь через завалы прошлогодней листвы. И человек, и зверь, не шевелясь, слушали веселый перезвон воды и смотрели в ту сторону, куда убегал ручеек. Смотрели равнодушно, наверное, не было уже ничего на земле, что могло удивить их, нарушить их покой, лишь иногда волк прял куцыми ушами, то ли настороженно прислушиваясь к чему-то еще, то ли реагируя на укусы блох.
