Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Кирилл Игоревич Якимец — журналист, политтехнолог. Родился в 1964 году. Окончил Московский энергетический институт и философский факультет Московского университета. Редактор отдела политики интернет-издания «Русский Журнал».
отрывок из произведения:
...Термин «большевистский переворот» вовсе не подразумевает случайного характера русской революции. Переворот был естественной частью этой революции, как термидор — естественной кульминацией аналогичных событий во Франции. Бонапартизм Сталина настолько очевиден, что его нет смысла обсуждать. Но ведь и «король-груша» Луи-Филипп вполне аналогичен череде наших карикатурных персонажей от Хрущева до Ельцина. Множественность российских «луи-филиппов» позволяет предположить, что карикатурность, нелепость пост-бонапартистского правления — явление социального порядка, то есть не подчиненное «законам» удачливости той или иной персоны. Скорее наоборот: тот или иной клоун оказывается правителем именно в силу того, что востребован именно клоун.
Эти же соображения можно распространить и на бонапартизм, который в нашей стране был представлен не одним лишь Сталиным, а большевиками в целом. Наконец, революционная романтика точно так же «ставила под ружье» приверженцев определенного стиля. Но если во Франции революционный романтизм противопоставлял Справедливость отжившей Легитимности, а прагматизм Термидора стремился к восстановлению Порядка, то в России тот же романтизм как раз связывал Справедливость с Легитимностью (власть, признанная обществом, считалась более легитимной/справедливой, чем аристократическое правление). С другой стороны, прагматизм большевиков допускал использование немецких денег и любые прочие доступные методы для захвата и удержания власти. Я не стану сейчас обсуждать вопросы о том, насколько «адекватно» русские революционеры понимали легитимность (то есть насколько здраво мальчики из одесских коммерческих училищ могли судить о «народных чаяньях») и насколько эффективной была политика русских постреволюционных прагматиков. Важен сам конфликт подходов.
Революционно-романтический подход в полной мере демонстрирует меньшевик Борис Осипович Богданов. Не то, чтобы он был во время революции (то есть февральских событий 1917 года) «самым главным». Просто его мотивы и поступки (а также мотивы и поступки его соратников) достаточно подробно описаны в воспоминаниях его дочери — что и позволяет нам сегодня хотя бы о чем-то судить.
Основной идеей, можно сказать — священной идеей деятельности Богданова была та самая легитимность. Еще в 1904 году, когда арестовали Н.Гродского, для осуществления личного контакта с арестованным был выдвинут Богданов, «как наибольший франт». Операция закончилась плачевно: «он был схвачен полицейскими и изрядно поколочен. Шляпа исчезла, костюм изодран. В таком виде, под конвоем, доставили его сначала к родителям... а потом — в тюрьму, где он просидел месяца полтора. Это было первое боевое крещение.»1 Незначительный, конечно, эпизод, но очень символичный. Попытка договориться, продемонстрировать спокойствие и солидность натолкнулась на кулаки. На непонимание. Или, наоборот, понимание? Совместимо ли стремление к смене государственного порядка с этой самой солидностью, с легальностью, с элементарной порядочностью, наконец? Возможно, Богданову следовало воспринять этот эпизод не как боевое крещение, а как урок «революционной этики»... И, возможно, тогда не было бы того Богданова, о котором мы сейчас говорим...
...Термин «большевистский переворот» вовсе не подразумевает случайного характера русской революции. Переворот был естественной частью этой революции, как термидор — естественной кульминацией аналогичных событий во Франции. Бонапартизм Сталина настолько очевиден, что его нет смысла обсуждать. Но ведь и «король-груша» Луи-Филипп вполне аналогичен череде наших карикатурных персонажей от Хрущева до Ельцина. Множественность российских «луи-филиппов» позволяет предположить, что карикатурность, нелепость пост-бонапартистского правления — явление социального порядка, то есть не подчиненное «законам» удачливости той или иной персоны. Скорее наоборот: тот или иной клоун оказывается правителем именно в силу того, что востребован именно клоун.
