Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Вадим Ярмолинец — писатель, журналист. Родился в 1958 году в Одессе. В 1984 году окончил факультет романо-германской филологии Одесского университета.
Работал в одесских газетах «Моряк», «Комсомольская искра».
В 1989 году эмигрировал в США, живет в Нью-Йорке.
С 1990 года сотрудник нью-йоркской газеты «Новое русское слово».
В 2007 г. включен в шорт-лист конкурса Марка Алданова, проводимого нью-йоркским «Новым журналом» (повесть «К свету»).
Публикации прозы в журналах: «Парус», «Столица», «Октябрь», «Волга» (Россия), «Время и мы», «Слово/Word», «Вестник», «Чайка» (США), «22», «Иерусалимский журнал» (Израиль), «Крещатик» (Германия).
Победитель интернетовских литературных конкурсов: «Тенета», «Сетевой Бродвей», «Сетевой Дюк» в 2000 г.
Соавтор сценария (с Сергеем Четвертковым) художественного фильма «Час оборотня», снятого в 1990-м году на Одесской киностудии. Фильм рекламировался, как «первый советский фильм об оборотнях».
отрывок из произведения:
...Первоначально мне показалось, что фамилия у старика с костистым носом из квартиры 6-F — Макаронов. Выяснилось, что Маркони. Самуил Яковлевич Маркони. Однако! Я вижу его склоненную над пишущей машинкой лысину в окне напротив. До меня долетает неторопливое тюканье клавиш, время от времени прерываемое звяканьем переведенной каретки и ворчаньем валика, когда он выкручивает напечатанную страницу. Стоя перед окном, он перечитывает написанное, кладет страницу на подоконник и уходит в полутемную глубину квартиры. Иногда я слышу, как хлопает дверца холодильника. К тому времени, когда он возвращается, ветерок может сдуть с подоконника лист-другой, но он, кажется, не придает этому ни малейшего значения. Бумага, раскачиваясь из стороны в сторону, опускается на тротуар, где ее подхватывает и уносит волна воздуха, движимая автомобильным потоком. Наш дом стоит у трассы Проспект-экспрессвей, соединяющей Оушен-парквей с Гованусом.
На днях мы разговорились. Я столкнулся с ним в подвале нашего дома, куда он снес перевязанную бечевкой стопку книг. Я спросил, могу ли я взглянуть на них, пока супер не отправил их в мусор. Он пожал полечами.
— Почему нет?
Из дюжины книг о масонах и других тайных обществах я вытащил «Справочник знаков и символов». Видя мой выбор, он усмехнулся и вдруг спросил, не интересуюсь ли я живописью. В данной ситуации вопрос предполагал, что у него еще есть альбомы, которые ему жалко выбрасывать и которым он, вероятно, хотел найти лучшее применение. Это ставило меня в затруднительное положение.
Дело в том, что имена вездесущих Пикассо или Ван Гога ассоциируются у меня не столько с живописью, сколько с капиталовложениями, биржей и таблоидами, упивающимися подробностями жизни богатых и знаменитых. Какой-то голливудский магнат планировал продать картину Пикассо за 92 миллиона, но в подпитии упал и пробил холст локтем. Из-за этого его стоимость упала до 43 миллионов. Как говорила моя мама: мне бы его заботы!
Я ответил соседу, что мне нравились работы нескольких художников, которых я знал в юности.
— Да? Кто же это? — в глазах его засветился интерес.
— Егоров, Межберг, Ройтбурд...
— Хм, мы с вами, оказывается, земляки, — он косо ухмыльнулся, словно всплыла какая-то нелицеприятная тайна. — А у меня есть Ройтбурд. Хотите взглянуть?
На большой работе в зеленовато-коричневых тонах, висевшей над небрежно застланной постелью, была изображена монашка над колодцем. Капюшон бросал глубокую тень на лицо, отражение которого можно было видеть на водной ряби. Раздробленность черт, переданная затейливой вязью мазков, придавала лицу привлекательность, которую каждый мог интерпретировать по-своему. Что заставило мое сердце сделать болезненный сбой, так это острый носок красного туфля, выглядывавший из-под нижнего края ее рясы. Та еще монашка, как сказали бы в моем городе...
...Первоначально мне показалось, что фамилия у старика с костистым носом из квартиры 6-F — Макаронов. Выяснилось, что Маркони. Самуил Яковлевич Маркони. Однако! Я вижу его склоненную над пишущей машинкой лысину в окне напротив. До меня долетает неторопливое тюканье клавиш, время от времени прерываемое звяканьем переведенной каретки и ворчаньем валика, когда он выкручивает напечатанную страницу. Стоя перед окном, он перечитывает написанное, кладет страницу на подоконник и уходит в полутемную глубину квартиры. Иногда я слышу, как хлопает дверца холодильника. К тому времени, когда он возвращается, ветерок может сдуть с подоконника лист-другой, но он, кажется, не придает этому ни малейшего значения. Бумага, раскачиваясь из стороны в сторону, опускается на тротуар, где ее подхватывает и уносит волна воздуха, движимая автомобильным потоком. Наш дом стоит у трассы Проспект-экспрессвей, соединяющей Оушен-парквей с Гованусом.
