Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Вадим Ярмолинец — писатель, журналист. Родился в 1958 году в Одессе. В 1984 году окончил факультет романо-германской филологии Одесского университета.
Работал в одесских газетах «Моряк», «Комсомольская искра».
В 1989 году эмигрировал в США, живет в Нью-Йорке.
С 1990 года сотрудник нью-йоркской газеты «Новое русское слово».
В 2007 г. включен в шорт-лист конкурса Марка Алданова, проводимого нью-йоркским «Новым журналом» (повесть «К свету»).
Публикации прозы в журналах: «Парус», «Столица», «Октябрь», «Волга» (Россия), «Время и мы», «Слово/Word», «Вестник», «Чайка» (США), «22», «Иерусалимский журнал» (Израиль), «Крещатик» (Германия).
Победитель интернетовских литературных конкурсов: «Тенета», «Сетевой Бродвей», «Сетевой Дюк» в 2000 г.
Соавтор сценария (с Сергеем Четвертковым) художественного фильма «Час оборотня», снятого в 1990-м году на Одесской киностудии. Фильм рекламировался, как «первый советский фильм об оборотнях».
отрывок из произведения:
— ...Ну, что сказать, друзья, — открыл вечер польский трудящийся Вацек. — Все, что вы слышали до сих пор, конечно, было неплохо. Но все это меркнет по сравнению с тем, что вы услышите сейчас.
Слушателями Вацека были таксист Фомич и пенсионер Анатолий Осипович Гландер. Сидели они в пиццерии «Тоттоно», что на Нептун-авеню. Полвека назад, когда район считался итальянским, «Тоттоно» была его достопримечательностью. В годы, когда здесь стала собираться наша троица, пиццерия, стиснутая с двух сторон авторемонтными мастерскими, доживала последние дни. Пройти к ней можно было по коридору, стены которого были сложены из автомобильных покрышек. Но стоило открыть стеклянную дверь с названием заведения, написанным в лучшие времена бронзовой краской, ты оказывался в душистом облаке, в котором мешались запахи свежеиспеченного теста, плавленого сыра и томатной пасты.
Из зала с шестью столами под красными клетчатыми скатертями видна была настоящая кирпичная печь, в которой пекли неслыханно тонкие коржи. Моццареллу хозяева делали сами, и она стояла в бочках прямо у прилавка — из-под мутного раствора проглядывали белые овалы свежего сыра.
Стены, как и положено приличному заведению итальянского общепита, были завешаны фотографиями хозяев с Фрэнком Синатрой, Джо Димаджио и другими любителями пиццы. Глядя на эти пожелтевшие снимки, неизбежные как счет в конце застолья, я часто думал, сколько сил должны были потратить владельцы пиццерии, какие рычаги привести в действие, какие связи употребить, сколько ответных одолжений пообещать сделать, чтобы залучить в свое заведение всеамериканскую знаменитость и накормить ее этой пиццей, от одного вида которой у бедолаги должны были появляться все симптомы морской болезни — ведь охота за дорогим гостем шла по всей Америке, если не по всему миру, куда его заносили гастроли.
Но эти снимки становились своего рода документальным свидетельством того, что хозяева дали клятву соблюдать самое высокое качество пиццы, и эта клятва была такой же страшной, как мафиозная омерта, хотя скрепляла ее не кровь, а томатная подливка. Хозяева менялись, клятву принимали на себя новые.
Шли годы, молодежь покидала родные гнезда, район на глазах дряхлел. В 70-х прошлого века субсидируемые многоэтажки для городской черни на западе Кони-Айленда подписали этим местам окончательный приговор. Работавшие перебрались на Лонг-Айленд, пенсионеры двинули во Флориду. Новые жильцы ветшающих домов вдоль Нептун-авеню перед вселением устанавливали на окнах металлически решетки с прутьями в палец толщиной. По ночам они вскакивали и садились в постелях, разбуженные хлопками выстрелов, испытывая запоздалую зависть к прежним владельцам перешедшей к ним недвижимости. Улица становилась все менее жилой, уступая место авторемонтным мастерским, складам стройматериалов, свалкам старых машин. Но знающие люди из близлежащих районов по-прежнему тянулись в «Тоттоно» за сказочной пиццей. С каждым годом их оставалось все меньше, поэтому хозяину не было нужды гнать засидевшихся за столами после того, как тарелки были убраны.
Обычно Вацек, Гландер и Фомич приходили сюда по четвергам, за разговорами не замечая, как небо над крышей «Тоттоно» загоралось оранжевым светом и начинало багроветь. Если бы в эти вечерние минуты перед «Тоттоно» случился наблюдательный прохожий, знавший к тому же, какие предметы в наибольшей степени волновали трех собеседников, то он непременно обратил бы внимание на нависший над пиццерией черный скелет старой парашютной вышки с крючковатыми щупальцами, по которым когда-то поднимали белые купола опустившихся на землю парашютов. Вышка, сторожившая останки умершего вместе со всем районом Луна-парка, словно прислушивалась к диковинным историям, которые сейчас услышите и вы.
— Шляхетские штуки! — Гландер раздраженно взболтнул остатки вина на дне стакана и допил их одним глотком. — У кого самый длинный хер? Конечно у поляка!
— Вот именно! — подтвердил Фомич.
— От вы не любите нас поляков! Ну ладно, не в этом дело.
Вацек достал из пачки сигарету, помял ее между большим и указательным пальцами, но закуривать не стал, а сунул ее за ухо...
— ...Ну, что сказать, друзья, — открыл вечер польский трудящийся Вацек. — Все, что вы слышали до сих пор, конечно, было неплохо. Но все это меркнет по сравнению с тем, что вы услышите сейчас.
