Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Воронов, Николай Павлович (р. 20 ноября 1926, г. Троицк, Челябинская обл.) — русский писатель-фантаст. Родился в семье рабочего. Окончил Литературный ин-т им М. Горького в 1952. Член КПСС с 1950. Член СП СССР с 1956. Награжден медалью. Жил в Москве.
Первые публикации — 1954.
Первая книга — сборник рассказов «Весенней порой» (1956).
Первая НФ публикация — очерк «Несущие вечный огонь» (1962).
Самое заметное произведение Воронова — роман «Юность в Железнодольске» (1968), опубликованном в «Новом мире».
Лауреат премии Кемеровского металлургического комбината «Северянка» (1984).
Романы «Похитители Солнца» (1988) и «Сам» (1988) представляют собой сатирическое отображение истории и нравов советского общества, ставшее возможным в период перестройки.
отрывок из произведения:
...Есть края невыразимые: то ли впечатлениями спутывают, то ли картинностью, которая скрадывает ходы к их сокровенным свойствам. Лишь через годы край, выделяемый людьми, остающийся для них притягательней, чем таинство, вдруг прояснеет для тебя, причастившегося к нему особенностью, было, узнанной раньше, но, оказывается вскользь понятой.
Когда я и мой долговязый пятнадцатилетний сын Антон глазели на байкальские звёзды, до того близкие, хоть рукой цапай, мы поражались тому, что за ночь видели столько спутников и космических кораблей, сколько не сумели отследить за годы в подмосковном небе. Теперь я догадываюсь: Славное море правит чистотой и телескопичностью неба над собой. Губят священный Байкал, изводят кедрачи прибрежья, душат дымами горы, а он, по-прежнему, правит чистотой и телескопичностью неба над собой и не отпускает его от себя. Байкал повторяет небо, а оно отдаётся его высветляющей, увеличительной воле. Да и всё там, природное, отражает байкальский Закон, должно быть, примнившийся мне от тоски.
Весна. Мы плетёмся вдоль Ангары с чемоданами, рюкзаками, набитыми снедью авоськами. Река присосала взгляд Антона, кажет себя всю, гладкобокую, мерцающую от солнца, вздувающую купола, складки, западающую воронками, бороздами, волновыми провалами.
Антон бредит рыбалкой. Я отохотился, отудил. Жалко уток, казарок, кроншнепов, пескарей, ельцов, краснопёрок, даже щук, которым невдомёк пощада. У Антона глаза-огромины, лазоревые. В нашем роду дети наделяются лазурью. Я и сам ходил с такими глазами, только в студенчестве они поменяли цвет на яблочно-зелёный.
Несмышлёнышем мама брала меня в женское отделение городской бани. Однажды старуха с исхолмленным телом предостерегла маму:
— Ох, изурочишь сыночка. Ох, поиспортишь евонные глазыньки. Жисть безобразит нашу сестру. Взять туё же меня — уродина.
— Не, у нас в природе ангелы, — отшутилась мама.
— Ох, переменятся на тёмные евонные глазыньки.
— Не, ангельское не поддаётся порче.
У греков боги в природе. Почему бы в природе русских не быть ангелам? Не от ангелов ли, действительно, у нас глаза, всепрощенчество, отношение к другим народам лучше, чем к самим себе, добродейство добрее доброго, в чём никому, пожалуй, не сравниться с нами.
На Ангару я только поглядываю. Меня приманивают косогоры, где прямо-таки гобеленовый расстил незабудок. На нашей с Антоном уральской родине незабудки жмутся к ручьям, озеркам, болотцам, тут они облюбовали гористое, местами с обрывами прибрежье.
Белота небес, туман, поднявшийся туда, ещё не рассеялся. Чуть позже небо выгнется эмалевой синевой, поэтому я невольно думаю, не отрываясь от незабудковых гобеленов: «Оно передалось горам». И вдруг печалюсь: долго жил среди металлургических дымов. Наверное, дымы сгасили лазоревость моих глаз?
Деревни здесь не имеют имен, они теснятся в междугорьях, зовущихся распадками. От распадков их названия...
...Есть края невыразимые: то ли впечатлениями спутывают, то ли картинностью, которая скрадывает ходы к их сокровенным свойствам. Лишь через годы край, выделяемый людьми, остающийся для них притягательней, чем таинство, вдруг прояснеет для тебя, причастившегося к нему особенностью, было, узнанной раньше, но, оказывается вскользь понятой.
