Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Гергенрёдер Игорь Алексеевич — русский писатель. Родился в семье выселенных во время войны поволжских немцев. Отец Алексей Филиппович Гергенредер преподавал в средней школе русский язык и литературу, мать Ирма Яковлевна (урожденная Вебер) была бухгалтером. После окончания школы в 1970 работал в городской газете «Знамя коммунизма». В 1976 с отличием закончил факультет журналистики Казанского университета. Работал в газетах Латвии, Среднего Поволжья, Молдавии. В 1985 дебютировал в литературе, рассказы и повести печатались в коллективных сборниках, в альманахах и в журналах СССР.
С 1994 живет в Берлине, собкор и автор выходящего во Франкфурте-на-Майне ежемесячного журнала Литературный европеец. Член правления Союза русских писателей в Германии, состоит в организации Literarisches Colloquium Berlin (Литературный Коллоквиум Берлина). Роман «Дайте руку королю» был издан на немецком языке в 1998 году и имел большой резонанс в немецкой прессе («Цайт», «Шпигель» и др.) На русском языке в полном варианте опубликован в журнале «Мосты» № 4. Лауреат премии журнала «Литературный европеец».
отрывок из произведения:
...Сидеть, облокотясь на кухонный подоконник, в то время как приглушенное радио сообщает о визите Леонида Ильича Брежнева в Гавану, смотреть в угол между посудным шкафом и стенкой, на голубиный клюв и сверкающий камешек глаза — на птицу, по-щенячьи забившуюся под отопительную батарею; сидеть двадцать, тридцать минут — радио передает программу телепередач на вечер: повторный показ «Семнадцати мгновений весны»... Повернуть голову вправо, к обледеневшему окну, чтобы скользнуть взглядом по тесному дворику с грудами грязного снега, и опять — поблескивающий из-под батареи глаз голубя, неподвижная птичья головка... более бестолкового времяпрепровождения не придумать.
Когда у тебя отдел в Академии наук.
И в свои сорок шесть ты здоров и подтянут.
И у тебя девятиклассник-сын, красивый, умный, неясный, с кругом загадочных знакомств, среди которых — влиятельнейший деятель в сфере спорта... стоп, ты ничего не хочешь знать! (отлично зная).
У тебя жена, гарантированная (так уж она создана!) от подобных знаний, что не мешает ей в ином быть неглупой, понимающе снисходительной, жена, при некоторой пресыщенности супружеством, не имеющая ничего против того, чтобы ты свой кофе выпивал с ней.
И машина, которую давно надо бы показать знакомому автослесарю.
И тесть — сколько недель ты не бывал у него? — тесть, без чьего импульса публикация твоей новой работы, пожалуй, задержится на неопределенное время...
Перед тобой список серьезных (не считая менее серьезные) дел, но ты безжалостно ломаешь планомерность жизненного процесса, сидя в этой чужой кухне на третьем этаже облезлого, забытого коммунальными службами дома, сидя двадцать, тридцать минут наедине с птицей, пока не щелкнет замок входной двери и не прозвучит мелодичное:
— Вот и я, милый! За пирожными сегодня такая очередь! Ой, у тебя опять убежал кофе!
Остается, поморщившись, констатировать — увы, ты не в силах сказать точно, в который раз в ее отсутствие убегает кофе...
— Опять грустненький? Ну, что ты! Ну, не надо. Забудь о них, ладно?.. Пожалуйста.
— Это твой голубишка виноват. Он меня гипнотизирует.
Для шутки тон несколько резковат. Но она не замечает. Обнимая ее, нервно потираясь подбородком о ее плечо, опять смотреть на птицу, вдруг затопотавшую в своем углу, на мгновенно воспрянувшего голубя, который, судорожно вытянув шейку, издает странно грубые для него звуки — какой-то клекот. Клекот ненависти.
Она легко присела перед шкафом.
— Проголодался ты у нас! Проголодался, миленький?..
— Нет-нет.
— Прости... — ее жалко-расстроенный взгляд, почти плачущие глаза из-под русой пряди. — Это я не тебе... — и движение головой за плечо — лишь одной ей свойственное движение, которым она отбрасывает со лба прядь: — Коленька у нас голодный, Коля наш проголодался. Скажи: забыли вы про меня, бедного, вот я и воюю!
Быстрые тонкие пальцы крошат хлеб на расстеленную в углу газету; голубь, чуть растопырив крылья, вытягивает шейку, она склоняется над тощей птицей — что можно увидеть в этих оранжевых камушках?.. им ее глаза, наверно, представляются сияющими озерами... Озера и стеклянные камушки — раздражение, раздражение от гнета всей этой сумятицы. И пустота. Внутри и вокруг. Хотя она рядом — женщина, кормящая птицу.
Изнуряющая пустота и смех — холодный, язвительный — по поводу убогой кухоньки с голубем в углу...
...Сидеть, облокотясь на кухонный подоконник, в то время как приглушенное радио сообщает о визите Леонида Ильича Брежнева в Гавану, смотреть в угол между посудным шкафом и стенкой, на голубиный клюв и сверкающий камешек глаза — на птицу, по-щенячьи забившуюся под отопительную батарею; сидеть двадцать, тридцать минут — радио передает программу телепередач на вечер: повторный показ «Семнадцати мгновений весны»... Повернуть голову вправо, к обледеневшему окну, чтобы скользнуть взглядом по тесному дворику с грудами грязного снега, и опять — поблескивающий из-под батареи глаз голубя, неподвижная птичья головка... более бестолкового времяпрепровождения не придумать.
