Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Когда-то начинали писать эту часть вместе с Шимуном Врочеком. Но дальше продолжу, к сожалению, в одиночестве. Рабочий файл.
отрывок из произведения:
...Грязный и оборванный, он стоял меж двух громил, невидяще уставившись в даль, и темнота стальными кандалами связала руки. На него никто уже не обращал внимания — слепой узник, что тут такого? — а он медленно, полной грудью, вдыхал свежий воздух, и голова кружилась как от вина, а на языке оставалась горьковатая сладость... Впервые за полгода его вывели из темницы. Впервые.
Тюремщики не могли надивиться на его живучесть. Постоянная сырость, затхлый воздух, грязь — все то, что надежно сводило в гроб его предшественников. В этой особой, секретной темнице люди умирали как мухи — от глухого кашля, чахотки, истощения или тоски — он до сих пор оставался крепок и силен, только кожа туже обтянула костяк и выделила мышцы. Здесь люди за месяц старели на годы — он как вошел в темницу, так практически и не изменился. Иные за неделю становились белыми как лунь — в его черных, как смоль, волосах не появилось ни одного седого волоса. Охрана шутила, что он переживет их всех. Они были не так уж далеки от истины.
... Князь вышел вперед. Холодным властным взором окинул площадь, и дернулся, как от удара. Пустые глазницы узника словно смотрели ему в душу — он перекрестился, чтобы избавиться от наваждения. Нет, показалось. Слепец не видел его, не мог видеть, но... страх вкрался в душу и лишь усилием воли Федор Смоленский справился с собой.
Люди ждали. Они не знали еще, зачем князь собрал их, но шепоток уже полз по рядам, смущая умы. Князь никогда ничего не делал просто так.
Федор смотрел на горожан, бросивших свои повседневные дела ради его слов — неважно каких, мудрых, глупых, добрых или злых, красноречивых или косноязычных, но КНЯЖИХ слов. Слов властителя. Федор Смоленский, прозванный Студеным, или, как шептали недоброжелатели, Мороженым, к своим тридцати двум годам понял, что есть власть, понял, раскаялся, но бросить — не смог. Привык. Власть въелась в душу, как ржа в железо, и вырвать ее оттуда, не сдирая кровавого слоя, стало невозможно. Любой жест, взгляд, движение и, тем паче слово стали частью власти, неся в себе страшный вес, способный крушить кости и ломать жизни, дать или унести в себе волю, счастье, свободу отдельного человека и всего княжества в целом. От такого кружилась голова. И — ломило плечи.
Князь был красив. Холодной, надменной, жесткой красотой. Точеный, чистый профиль с высоким лбом, прямым долгим носом с легкой горбинкой, широко расставленные льдисто-голубые усталые глаза, жесткая складка тонких губ — все это выдавало в нем породу. Он был князь, и отец его был князь, и дед был князем — власть текла в его жилах пополам с кровью. Кровь древних киевских князей, смешанная с кровью скандинавов и знатных польских родов — да, он был красив, как красив тигр или орел. Его характерный взгляд — взгляд тигра — сквозь человека, поверх, в даль, заставлял любого чувствовать себя букашкой под каблуком великана. Вот и сейчас, на площади перед огромной массой народа, он в своем кроваво-красном варяжском плаще, отороченной соболями шапке и с тяжелым посохом в руках казался пастухом в стаде неразумных овец.
— Князь будет говорить... Князь... Тихо, князь будет говорить, — летело над толпой.
Федор знал, что его не любят; любви народной не искал и не добивался — незачем, но княжество держал в кулаке и зря обижать народ не давал — не по доброте душевной или из справедливости, а из простого расчета — с сытого и крепкого крестьянина возьмешь больше, чем с голодного и ограбленного. Тятей вешал без всякой пощады, несмотря на родовитость или заслуги. При нем дороги княжества стали безопасны, дома на ночь не запирались, а лавки ломились от привезенных осмелевшими купцами товаров. В то время как в Етугарде сам Император запирался во дворце наглухо, боясь воров...
...Грязный и оборванный, он стоял меж двух громил, невидяще уставившись в даль, и темнота стальными кандалами связала руки. На него никто уже не обращал внимания — слепой узник, что тут такого? — а он медленно, полной грудью, вдыхал свежий воздух, и голова кружилась как от вина, а на языке оставалась горьковатая сладость... Впервые за полгода его вывели из темницы. Впервые.
