Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Александр Резов участвует в сетевых конкурсах, публикуется, в основном, в сети. Некоторые его произведения были напечатаны в сборниках С.Лукьяненко «Гуманный выстрел в голову» и в разных номерах журнала Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век».
отрывок из произведения:
...Сладковатый привкус новогодних праздников постепенно сошел на нет, а затем и вовсе сменился терпким вкусом рабочих будней.
И не важно, что погода была по-зимнему великолепна. Что деревья, дома, улицы оставались все такими же праздничными, изящными, сказочными. Что стоявшая неподалеку от вентиляционной будки береза, сплошь покрылась сияющим на солнце инеем, столь похожим на кристаллы соли. Именно по этой причине верещащая стайка детворы прибегает сюда изо дня в день, чтобы лизнуть шероховатый ствол, а потом — ловить идущий из будки густой белый пар. Что злой и резкий доселе ветер почему-то смягчился, стыдливо прячась в узких переулках; хотя неделю назад он рвал и метал, переворачивал мусорные ведра, воровал с балконов прихваченное морозцем белье, бил в глаза мелким колючим снегом.
Все равно оставалось ощущение легкого беспокойства. Оно кочевало из понедельника во вторник, из вторника в среду, из среды в четверг... и лишь в воскресенье брало выходной. Когда не нужно было вставать в самую рань, брести, оскальзываясь, к метро, протискиваться сквозь толпы таких же ранних, работящих пташек. Пташек всклокоченных, недокормленных и передержанных на воле...
Но был, к сожалению, только вторник.
Работать Антон закончил в шесть, однако еще полтора часа просидел перед погасшим монитором.
В мониторе не было ничего интересного, кроме маленькой овальной наклейки, отковырянной год назад с банана и налепленной тогда же в правый верхний угол экрана. Поэтому Антон смотрел в окно.
А за дверью шумно расходились по домам коллеги. Они шуршали пакетами и смеялись, и складывалось впечатление, будто между этими двумя событиями существовала какая-то связь. Те, кто не был занят ни тем, ни другим, заглядывали к Антону, чтобы попрощаться. Пакеты они застенчиво прятали за спины, говорили с виноватой полуулыбкой, хотя даже себе не могли объяснить причину подобного поведения.
— Антоша, милый, — в дверном проеме появилась Кира Львовна — старенькая повариха, облаченная в длинное серое пальто, доходящее до самых сапог, — пойдем домой, а? Я вот тебе кое-что с обеда приберегла, — и она протянула Антону газетный сверток.
Антон отвел взгляд от окна, рассеяно улыбнулся.
— Да, да, уже одеваюсь, — он поднялся с неудобного деревянного стула, подошел к Кире Львовне и бережно взял сверток. — Спасибо вам огромное.
Сверток был теплый и пах хорошими домашними котлетами. Лет десять назад такими потчевали дома, но с тех пор многое изменилось, а пришедшая весной на работу Кира Львовна оказалась единственным мостиком в прошлое.
Она часто и подолгу разговаривала с Антоном — наверное, единственным человеком в офисе, готовым выслушать старую женщину не только с удивительным терпением, но и с явным интересом.
Иногда Антону казалось, что познакомились они еще в середине прошлого века, когда самого Антона не было и в помине... Конечно, казалось. Ведь не мог он увидеть той, настоящей, зимы с резвящимся, разгульным ветром, ворующим с балконов прихваченное морозцем белье; со сладковатым привкусом новогодних праздников, хранящемся теплым комочком где-то на уровне груди весь оставшийся год; со сказочными, изящными домами и деревьями; с покрытыми инеем березами...
Или все-таки мог?
Попрощавшись с охранниками, они вышли на заснеженную улицу.
— Люблю я зиму, — заговорила Кира Львовна, обращая к небу маленькую, чуть подрагивающую ладонь. Сверкающие в фонарном свете снежинки, мягко ложились на морщинистую руку и пропадали, словно по волшебству. — С детства люблю. Тогда мы еще на санках с горы спускались, снеговиков лепили и ни о чем больше не думали. Даже со своим стариком я зимой познакомилась. Молодой он был, безусый. Это теперь его без усов и не вспомнишь... — она помолчала, а потом неожиданно весело продолжила. — Помню, справляли его шестидесятилетие, один из гостей поднимается и произносит: «Дорогой Виталий Григорьевич, сегодня ты разменял уже седьмой десяток. Можешь ли, наконец, сказать, чего бы ты хотел больше всего в жизни?». И знаешь, что он ответил?
— Нет, — сказал Антон.
— Он ответил: «Разменять свои шесть десятков на три по двадцать», — Кира Львовна весело рассмеялась, протирая лицо мокрой от снега рукой. — Великолепный был человек, необыкновенно милый и остроумный. А еще, году в шестьдесят четвертом...
Антон медленно двинулся вдоль по улице. Рядом, взяв его под руку, осторожно ступала Кира Львовна. Она говорила и говорила, и говорила, не останавливаясь, не переводя дух; то улыбаясь, то изо всех сил стараясь скрыть волнение. Она говорила обо всем подряд, абсолютно уверенная, что доставляет собеседнику столь же великое наслаждение, сколь и себе. Поднимающиеся от ее рта клубы пара на удивление быстро таяли в морозном воздухе, и Антон неожиданно для себя вздрогнул, испуганно оглянулся, выискивая что-то на освещенной фонарями улице. Но позади оставалось все так же пусто...
...Сладковатый привкус новогодних праздников постепенно сошел на нет, а затем и вовсе сменился терпким вкусом рабочих будней.
