Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Этот рассказ я начал писать 3 июля 2001 года на даче, глядя на ночь и просто в ужасном настроении. Потом месяца на два про него совершенно забыл и дописал только 11 октября того же года, когда вдруг придумал концовку.
отрывок из произведения:
...Ему ничего не было нужно, кроме дороги, спокойствия и тишины. У него когда-то имелось все необходимое, но сейчас не осталось ничего, поэтому потребности свелись к минимуму. Еще несколько дней и он удовлетворился бы пустотой, той, имеющейся в наличии. Она была единственно доступной и единственно правдивой, не дающей строить иллюзии. Очень даже может быть, что все его будущее и строится на пустоте. И не только его, теперь было лишь одно будущее, а он его знал, он его видел так же ясно, как настоящее или прошлое. И, идя по дороге, которая никак не хотела ему подчиниться, путник оставлял позади всю изрытую, в колдобинах стезю, шел по разбитому, строящему болезненные гримасы мириадами трещин асфальту, а стремился к гладкому, светло-серому покрытию теплому и мягкому на вид. Позади обычно были одни руины — развалившиеся старинные замки, сгоревшие хижины, разнесенные по камушку некогда великолепные дворцы, — повернув голову вбок, он постоянно натыкался взглядом то на выжженные поля, то на дымящиеся танки, броневики, то на протянувшиеся до горизонта кладбища с изъеденными временем каменными крестами, с новенькими аккуратными надгробиями и четкими памятными надписями, но без фотографий и имен; впереди всегда виднелись огромные, ужасного вида воронки, способные накрыть целые города, на дне которых, если очень сильно напрячь зрение и встать на цыпочки, можно рассмотреть строительные леса... но порядком измученные временем, осыпающиеся на глазах; черное, вечно затянутое облаками небо, искрящееся временами синими разрядами молний и не пропускающее ни лучика света (чтобы осветить дорогу впереди всегда хватало света, льющегося сзади и с боков). И эту картину он видел уже добрых пять лет.
Да, у него была дорога, но спокойствия не было и в помине. Правда, поначалу казалось, будто более спокойных времен человечеству не доводилось видеть никогда. Ведь что может быть прекрасней, когда на всей Земле царит мир, царил мир и будет царить мир? Только очень скоро он понял, что этот мир доступен только ему, а в кажущемся спокойствии есть нечто жутковатое. Не то в этом виноват легкий ветер, вздымающий в воздух пыль и пепел, шелестящий микроскопическими крупинками по голой земле, не то горячий воздух, с шумом проникающий в легкие и со свистом покидающий их, не то тихие шаги, издаваемые его босыми ногами (ботинки не выдержали уже в первый год), не то лучи света, резво рассекающие спертый воздух и бьющие прямо в спину.
Наверное, спокойствие придет вместе с тишиной, но он почему-то предпочитал их желать по отдельности. Он понимал, что спокойствие может быть достигнуто и с отсутствием тишины, но на душе бушевали непокорные стихии. Путник никогда не мог вспомнить, с чего начался его путь, что было до него, до дороги, и что побудило человека на столь длительное путешествие. Можно было догадаться только о конце странствия, который мог наступить в любой момент, а также мог произойти и в любой момент этих прошедших пяти лет, но так и не настал. А каков будет этот конец? Самым ужасным будет конец дороги, самым желанным — смерть или возвращение к точке отправки...
Так что же делать, если дорога закончится? Пойти к развалинам, поискать живых? Нет, этого он никогда не делал и уж точно не сделает, зная — живых там нет, и не могло, и не может быть. Нет там и мертвых, там ничего нет.
Бывало, в своих снах он видел траву, видел людей, животных, рыб. Трава высилась огромными желтыми стогами по всему полю, с виду была мягкой и уютной, манила к себе душистым запахом, похожим на запах дороги.., люди были искусно вырезаны из камня, стремились вдаль за невидимым поводырем, холодили своим прикосновением, раскрывали пустые рты и пели голосом ветра.., животные смотрели на него стеклянными глазами с полок из-за витрин, кто жалобно, да испуганно, поджав под себя лапки, а кто с явной ненавистью, занеся над головой массивную лапу, скаля ряды острых зубов, походящих на развалины старинного замка.., рыбы ярко блестели на солнце, кружились на своих прозрачных нитях и мелодично звенели, когда дул ветерок, ни на что не похожий, ибо прохладный и мягкий.
После этих снов ему хотелось, наконец, поскорее дойти, он убыстрял шаг, иногда бежал, сбивая в кровь ноги, а когда не мог больше терпеть боль, просто полз на локтях... когда и они стирались до костей, путник падал в изнеможении и проводил в забытьи несколько дней. Совсем скоро человек понял, что не достичь ему желанного времени, коли он будет грезить о нем дни напролет. Это может только сломать его, но не придать жизненных сил...
Тогда прекратились и сны, все ночи стали похожими друг на друга — темными, тихими, безжизненными.
Однажды путник вспомнил о питании. Как ему казалось, пища была необходима любому живому существу, дабы поддерживать в нем жизнь — снабжать тело витаминами, жизненной энергией, заставлять мышцы работать, органы функционировать, мозг переваривать информацию. Но ведь и пищи ему не требовалось, не было нужды и в воде. Если вдруг у путника появлялось ощущение голода или жажды, то со временем все проходило как усталость. Вероятней всего это и была усталость, но выраженная в другой форме. Отсюда отпадала необходимость справлять нужду.
Путнику не приходилось знать никаких болезней, потому что инфекции здесь не было и в помине. Независимость от пищи играла в этом также большую роль. Человеку оставалось только идти, спать, идти и идти...
...Ему ничего не было нужно, кроме дороги, спокойствия и тишины. У него когда-то имелось все необходимое, но сейчас не осталось ничего, поэтому потребности свелись к минимуму. Еще несколько дней и он удовлетворился бы пустотой, той, имеющейся в наличии. Она была единственно доступной и единственно правдивой, не дающей строить иллюзии. Очень даже может быть, что все его будущее и строится на пустоте. И не только его, теперь было лишь одно будущее, а он его знал, он его видел так же ясно, как настоящее или прошлое. И, идя по дороге, которая никак не хотела ему подчиниться, путник оставлял позади всю изрытую, в колдобинах стезю, шел по разбитому, строящему болезненные гримасы мириадами трещин асфальту, а стремился к гладкому, светло-серому покрытию теплому и мягкому на вид. Позади обычно были одни руины — развалившиеся старинные замки, сгоревшие хижины, разнесенные по камушку некогда великолепные дворцы, — повернув голову вбок, он постоянно натыкался взглядом то на выжженные поля, то на дымящиеся танки, броневики, то на протянувшиеся до горизонта кладбища с изъеденными временем каменными крестами, с новенькими аккуратными надгробиями и четкими памятными надписями, но без фотографий и имен; впереди всегда виднелись огромные, ужасного вида воронки, способные накрыть целые города, на дне которых, если очень сильно напрячь зрение и встать на цыпочки, можно рассмотреть строительные леса... но порядком измученные временем, осыпающиеся на глазах; черное, вечно затянутое облаками небо, искрящееся временами синими разрядами молний и не пропускающее ни лучика света (чтобы осветить дорогу впереди всегда хватало света, льющегося сзади и с боков). И эту картину он видел уже добрых пять лет.
