Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Рассказ был написан для конкурса КЛФ в апреле 2002 года, вошел в число победителей и был опубликован в сборнике КЛФ 2. Название рассказа будет изменено.
отрывок из произведения:
...Мальчик затаил дыхание и осторожно, лишь одними подушечками пальцев, прикоснулся к темно-зеленому листу. Он был теплым и бархатистым на ощупь, но не дрожал под пальцами, не съеживался в тугой комок, как то часто бывало с иными деревьями, особенно на исходе дня, когда дыхание ночи с каждой минутой становится все ближе, неся с собой и страхи, и частички той самой вечности, что пугает не столько своей наружностью, воплощением в этом мире, сколько осознанием того, на что она способна — безликая, бесстрастная, беспощадная; а льнул к ним, прижимался хрупким тельцем подобно испуганному зверьку.
Зверек тихо скулил, прощаясь с заходящим солнцем. Рубиновый свет, шепот деревьев, неспешность облаков, надвигающаяся гроза и молчание птиц (быть может, пройдет мимо — кто знает), шум океана — удары волн о камни, звук осыпающихся брызг, — людская суета, маета, настороженность, непокорность, звук захлопывающихся ставен, скрип петель, чуть глуше — звон колокола: один, два, три... уже одиннадцать, поэтому закрывают ворота, слышна перекличка стражи, родители зовут своих чад домой, океан волнуется и теперь перекрывает все остальные звуки, непонятная тревога внутри, неожиданно — чувство стыда, дыхание над самым ухом...
— Ты что здесь делаешь? Уже совсем поздно.
— Ой! — мальчик вздрогнул и резко развернулся, — ты меня напугала! Никогда не подкрадывайся так тихо со спины.
— Да я уже десять минут здесь стою, а ты меня только сейчас заметил, — девочка отступила на шаг. — Но, если хочешь, я уйду. Только учти, без меня тебе в город не пробраться.
— Это еще почему?
— Уже одиннадцать, ворота закрыты. А попытаешься перелезть через стену — арестуют на месте. Зато у меня папа в охране работает, поэтому мне все можно.
— Ну, и мне все можно, я же не хвастаюсь этим.
— И у тебя папа в охране работает? — девочка удивленно приподняла брови.
— Почти... что-то вроде этого. Он следит за ходом вещей.
— Только следит? И при чем тут охрана? Охранники должны охранять, а не следить.
— Нет, он не только следит, он еще исправляет ошибки, охраняет порядок вещей, чтобы тот вечно оставался непоколебимым, наказывает нарушителей. Он всегда чем-нибудь занят и не всему я могу подобрать определение.
— О, какой серьезный папа, — по ее лицу скользнула легкая ухмылка. — Познакомишь?
Мальчик хотел было что-то сказать, но накатившийся раскат грома на время заглушил все вокруг. Небо быстро затягивали тучи, как волна, облизывающая голый берег во время шторма. Усилился ветер.
— Ух, гроза надвигается, — девочка взглянула на небо, — может, давай лучше пойдем, пока не поздно?
— А зачем нам убегать от грозы?
— Как — зачем? — она начала взбираться на холм, но остановилась, придерживая рукой развевающиеся на рваном ветру волосы. — Ты в дождь всегда под открытым небом гуляешь?
— Я... — мальчик замялся.
С ним никогда не говорили вот так — запросто, это было в новинку. Он, конечно, старался подбирать слова, но получалось как-то вяло, неправдоподобно. Чужие слова казались ему куда как более живыми, они слетали с уст собеседницы и ложились аккуратными кирпичиками... хотя, нет, скорее кусочками огромной мозаики, складывающимися в полотно понимания, и чем больше было таких кусочков, тем четче становился мир, тем страшнее было показаться другим.
Обычные беседы не доставляли ему удовольствия, потому как люди лишь просили его, либо отца, когда о совершенно простых вещах, чего могли с легкостью достичь сами, а когда об абсолютно недостижимом, от одной мысли о котором бросало в дрожь. В таких случаях следовало возвращаться в свою комнату, к игрушкам, и отец разбирался сам.
Если возникали какие-то особые случаи (они время от времени непременно возникали), отец приглашал в дом своего очень хорошего друга, с которым они, бывало, часами сидели в кабинете. Иногда казалось, что в комнате давным-давно никого нет, настолько там было тихо, хотелось подойти и приоткрыть дверь... но после того случая вход в кабинет отца для него был закрыт навеки. «Когда-нибудь ты все поймешь, — говорил отец, — все можно понять, однако, не до всего можно дойти своим умом. Я дал все, что тебе нужно. Собирай знание по крупицам, учись правильно использовать его и хранить, ведь настанет время, когда ты сменишь меня на моем посту. Роли поменяются, и действие сместится на очередной виток. А пока не забывай своей ошибки... и постарайся поменьше слушать солдата — это игрушка, а игрушкам нельзя доверять». Он еще долго что-то говорил своим тихим и спокойным голосом, затем вдруг залез во внутренний карман куртки, вынул из него сверкающий хрустальный шар и протянул его сыну: «Возьми, я сделал его специально для тебя, чтобы ты понимал, чем реальная действительность отличается от игрушки. Обращайся с ним аккуратно и смотри — не разбей. Если возникнут проблемы, я всегда готов помочь... пока ты учишься»...
...Мальчик затаил дыхание и осторожно, лишь одними подушечками пальцев, прикоснулся к темно-зеленому листу. Он был теплым и бархатистым на ощупь, но не дрожал под пальцами, не съеживался в тугой комок, как то часто бывало с иными деревьями, особенно на исходе дня, когда дыхание ночи с каждой минутой становится все ближе, неся с собой и страхи, и частички той самой вечности, что пугает не столько своей наружностью, воплощением в этом мире, сколько осознанием того, на что она способна — безликая, бесстрастная, беспощадная; а льнул к ним, прижимался хрупким тельцем подобно испуганному зверьку.
