Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Эдуард Русаков. Родился в 1942 году в Красноярске. Окончил Красноярский медицинский институт и Литературный институт им. А.М. Горького. Прозаик, автор многих книг и публикаций в журналах «Знамя», «Юность», региональной печати. Заместитель главного редактора журнала «День и ночь».
отрывок из произведения:
...Я верю в бога, но не верю в вечную жизнь, в бессмертие души. Все мы — заводные игрушки, боженька вставляет в каждого из нас батарейки, и мы живём, пока батарейки не сядут, а потом — чао, привет. И никакого тут нет кощунства, а просто — трезвое понимание реальности. Сам я давно уж избавился от иллюзий, хотя занимаюсь созданием на холсте иллюзорного мира, стремясь передать с помощью красок всю непередаваемую прелесть мира реального.
Да, я художник. Профессионал. Член творческого союза, заслуженный художник РФ, имею мастерскую, всё, как положено. Впрочем, ничего, кроме мастерской, у меня нет. Да и ту грозят отобрать, ссылаясь на 131-й закон. Выставят на аукцион — и выкупай, если есть деньги. А откуда у меня деньги? Покупателей мало, редко кто может польститься на мои полотна, хотя сам-то я себе цену знаю — она высока. Так ведь в нашем провинциальном Кырске нет ни арт-рынка, ни приличных галерей, ни меценатов. Изредка кто-нибудь закажет портрет своей ненаглядной супруги или любовницы — и потом ещё заглядывает через плечо, диктует: ты ей, братан, глазки покрасивше сделай, а то она у меня обидчивая, сука. Так вот и зарабатываю — гроши.
Но вообще-то грех жаловаться — почти всё своё время отдаю любимому делу, каждый день пролетает в работе, которая так мне сладка, что я готов заниматься ею даже бесплатно. В отличие от моих собратьев по цеху, которые только и знают, что строить бизнес-планы да околачивать кабинеты потенциальных спонсоров. Суета сует. Я же из мастерской почти не высовываюсь, тут и живу, другого дома у меня не имеется. Мне ещё нет шестидесяти, но я оформил пенсию досрочно, с учётом инвалидности по зрению (да, я подслеповат, но ведь и Бетховен был глуховат). Грошовой пенсии мне хватает, чтобы не сдохнуть. И сын Ярослав иногда подкидывает — то жратвы, то деньжат. Я его не прошу — сам не забывает одинокого папку. А чего стесняться? Зарабатывает он неплохо в своей фирме, и жена его Светлаша при деле, то есть при нём, в том же офисе секретаршей. Детей у них нет, что им, деньги солить, что ли?
Кстати, скоро Светлаша должна родить, на последнем месяце ходит. Ярослав озабоченный, хмурый, предчувствует море хлопот. А у меня заранее сердце от радости то замирает, то скачет — скоро стану дедом! Одинокая жизнь хороша, конечно, особенно для художника, но иногда такая тоска наплывает, что хоть вешайся, хоть стреляйся. Пару раз я на грани был, честное слово. Никому не рассказывал, но сам-то я этот ужас помню. Первый раз — когда умерла моя жена Тамара. Пусть мы с ней давно уж не жили вместе, но всё равно душой-то были привязаны друг к другу, я вообще человек привязчивый, хоть и капризный, и мнительный, и эгоистичный. Мне всегда почему-то казалось, что если сегодня этот человек — мой, то значит — и навсегда. Ей, Тамаре, наверное, вовсе так не казалось, а вот я — после её внезапной смерти так уж затосковал, так затосковал... несколько дней не ел, из дома не выходил, работу забросил, не мылся даже, совсем опустился, как бич стал. В ту пору меня сын Славка спас — пришёл, растормошил, повёз за город, в лес, на дачу, на озеро... Если б не он — я точно б тогда голову в петлю сунул, или с балкона шагнул, а живу я, кстати, на седьмом этаже.
Второй раз такая же чёрная волна накатила, когда открылась моя юбилейная выставка, приуроченная к пятидесятипятилетию. Предоставили аж два зала в Доме художника, афиши по городу, объявления по радио, интервью по телику, на церемонию открытия толпа собралась, речи звучат поздравительные, букеты, подарки... Казалось бы — радуйся, ликуй! Смотри, как все тебя любят! А у меня — такой мрак на душе, будто я на собственных поминках стою, и все со мной будто прощаются, мол, какой был хороший художник, какой был замечательный человек... Слушаю — и не верю ни единому слову. В каждом слове — фальшь, лукавство, обман. Лица масляные, улыбчивые, а глаза — чужие, холодные, лживые... Глянул на молодых художников, что стояли за спинами стариков — на их лицах не было лжи, там сверкала откровенная усмешка, честный сарказм, искреннее глумление. Молодые глаза не лгут! В этих наглых прекрасных глазах я увидел всю правду о себе и своём искусстве. Никому ты не нужен, старик. Скорей бы ты сдох — и освободил бы свою мастерскую для кого-нибудь из нас. Твоя живопись устарела, как и сам ты, развалина, и твои искусственные зубы тебе не помогут, и твой бархатный пиджак тебя не спасёт, и твои фривольные шуточки лишь свидетельствуют о твоём маразме. Твой поезд не просто ушёл, он тебя переехал, твой поезд...
...Я верю в бога, но не верю в вечную жизнь, в бессмертие души. Все мы — заводные игрушки, боженька вставляет в каждого из нас батарейки, и мы живём, пока батарейки не сядут, а потом — чао, привет. И никакого тут нет кощунства, а просто — трезвое понимание реальности. Сам я давно уж избавился от иллюзий, хотя занимаюсь созданием на холсте иллюзорного мира, стремясь передать с помощью красок всю непередаваемую прелесть мира реального.
