Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Наталья Суханова. Родилась 10 июня 1931 года в Томске. В 1939 году семья переехала в Железноводск. Окончила Московский юридический институт (1952). Работала в поселке Удомля Калининской области нотариусом, секретарем райкома комсомола. Здесь в 1954 вступила в КПСС. Затем работала экскурсоводом в Пятигорске, журналистом в Тырныаузе, техническим секретарем в Таганрогском радиотехническом институте. С 1969 живет в Ростове-на-Дону.
Печататься начала с 1961 года. Её повести и рассказы публиковались в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дон», «Наш современник», «Молодая гвардия». Первая НФ публикация — повесть «Ошибка размером в столетие» (1967). Известность Н. А. Сухановой в НФ принесла повесть-дебют, герои которой — беглецы в будущее (см. Путешествия во времени); в дальнейшем писательница опубликовала также несколько повестей детской НФ — «В пещерах мурозавра» (1978), «Многоэтажная планета» (1982) и «Сказка о Юппи» (1984). Две фантастические сказки Натальи Сухановой составили сборник «Подкидыш» (1989).
В 2009 году Наталья Суханова стала обладательницей Чеховской премии в номинации «За достижения в области литературы» за роман-дилогию «По имени Ксения».
отрывок из произведения:
...Надлом хрущевских начинаний заметила она только по тому, что ее беременность требовала молока, а молока не было, что позже младенцу требовались кашки, а с крупами и хлебом дела обстояли хуже некуда.
У нее начинался тогда пожизненный роман с ее сыном. Это действительно был роман на всю жизнь – по всем определениям, история странностей любви со сложным и развитым, разветвленным сюжетом. Вокруг много говорили, много спорили в это время. Говорила при случае и она, и, конечно, распалялась и спорила. Но на самом деле пребывала вне. Ребенок был настолько великой любовью, что все другие влюбленности и метания оставили ее. Время проходило над нею и над ребенком, как штормовые волны над погрузившимся в глубь: шорохом и звоном, скользящей тенью, рассыпанным светом. Как прежде околоплодной жидкостью дитя – были теперь они вместе отъединены от мира сферою их любви.
Три встречи Хрущева с интеллигенцией слились для нее в одну. Позже она с удивлением узнала, что их было все-таки три, и с порядочным разрывом во времени. После какой из этих встреч созвали молодежный форум в Казарском дворце культуры. Ксения так никогда и не вспомнила, но на сам форум была отпущена Васильчиковым, великодушно оставшимся с сыном дома, и в ее веселье и воодушевлении на великошумном этом сходе много было от ощущения выхода на волю. При всей ее любви к ребенку, а возможно – именно от всепоглощенности материнством, бывали у нее минуты, когда она чувствовала, что задыхается: хоть на полчасика вырваться на улицу, одной, самой, на вольный, пахнущий бензином и хлебом воздух, слышать чужую речь, чужие голоса – никчемные, отрывистые, смешные, ни о чем, обо всем – фразы, чтобы, пробежав два-три квартала, вдруг ощутить укол вины и страха и броситься стремглав назад к невероятным, любимым глазам ребенка.
Вступительное слово на форуме – да, форум, зал переполнен! – делала горкомовский секретарь Ира Кунцева. Ее заявление, что поэты, обруганные Хрущевым, лишены чувства гражданственности, зал встретил свистом и топотом. Выступивший вслед за Кунцевой парень начал вроде бы в тон ей – с образа бойца, отбирающего в походный рюкзак только самое важное. Абстракционисты были, конечно, из этого рюкзака выброшены, а партия – как наставник, помогающая отобрать в рюкзак истинное, – одобрена.
– Но, – сказал парень, – но... нельзя, нельзя полностью зачеркивать таких поэтов, как Евтушенко, Рождественский и Вознесенский!
– Из попиков, из поповичей, – шепнул Ксении сбоку дядечка. – Фамилии-то по престольным праздникам. Как бы и вся-то революция не из семинарий ли выросла!
– Нельзя, ни в коем случае нельзя, – выкрикивал в гудящий зал парень, – нельзя выкидывать такие вещи, как «Реквием в Шушенском», «Бьют женщину».
– А скажите, пожалуйста, – перебила парня Кунцева, – должно ли быть в стихотворении отношение автора к излагаемому?
– Ну-у! – ахнул зал.
– И есть ли оно у Вознесенского в этом стихотворении? – повышая голос, закончила Ира.
Одобрительно орет, аплодирует зал, но Кунцева только усиливает профессионально четкий голос:
– Простите, а о какой женщине идет речь?
– Ну! – закричали в зале, и переливчатый свист, и свист пронзительный весело разнеслись по залу.
– А чего, позвольте узнать, – все-таки перекрывала гвалт зала Ира, – чего она полезла в машину с идиотом? И ноги у нее, простите, – как прожектора, – в этой машине?
И снова свист, и смех, и топот, и возмущенные возгласы против свиста и топота...
...Надлом хрущевских начинаний заметила она только по тому, что ее беременность требовала молока, а молока не было, что позже младенцу требовались кашки, а с крупами и хлебом дела обстояли хуже некуда.
