Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Наталья Суханова. Родилась 10 июня 1931 года в Томске. В 1939 году семья переехала в Железноводск. Окончила Московский юридический институт (1952). Работала в поселке Удомля Калининской области нотариусом, секретарем райкома комсомола. Здесь в 1954 вступила в КПСС. Затем работала экскурсоводом в Пятигорске, журналистом в Тырныаузе, техническим секретарем в Таганрогском радиотехническом институте. С 1969 живет в Ростове-на-Дону.
Печататься начала с 1961 года. Её повести и рассказы публиковались в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дон», «Наш современник», «Молодая гвардия». Первая НФ публикация — повесть «Ошибка размером в столетие» (1967). Известность Н. А. Сухановой в НФ принесла повесть-дебют, герои которой — беглецы в будущее (см. Путешествия во времени); в дальнейшем писательница опубликовала также несколько повестей детской НФ — «В пещерах мурозавра» (1978), «Многоэтажная планета» (1982) и «Сказка о Юппи» (1984). Две фантастические сказки Натальи Сухановой составили сборник «Подкидыш» (1989).
В 2009 году Наталья Суханова стала обладательницей Чеховской премии в номинации «За достижения в области литературы» за роман-дилогию «По имени Ксения».
отрывок из произведения:
...В истории шестнадцати первых лет моей жизни, которую я хочу написать, нет ни выдуманных героев, ни выдуманных обстоятельств. Это не значит, что я не ошибаюсь в чем-то: ведь речь идет о том, как чувствовала и постигала именно я, а отчасти, раз это воспоминание, и о том, каким вспоминаю я то время теперь.
Конечно, первые месяцы, а то и годы, канули в неназываемое, а значит и несознаваемое. Как давно, собственно, я помню себя? Может, с тех пор, как обособилась? Сами мир и бытие известны тебе так изначально, что в четыре года, когда уже осознаешь себя, относишься с непониманием к разговорам о том, будто тебя недавно еще не было. Может быть, здесь не было? Они действительно недавно с тобой знакомы? Или не было в этом виде? Ты и сама смутно помнишь, что вот такой, как сейчас, стала недавно, а была иной, очень иной, возможно собакой или рыбой, а вернее просто взрослой женщиной. Не потому ли это, что первые, самые длинные дни, недели, месяцы я видела перед собой женщину, которая больше, чем я сама, повиновалась моим желаниям, и, видимо, я ее привыкла считать собой.
В том, уже самостоятельном детстве тебя коробят родитель¬ские рассказы, как ты, младенчески-беспомощная, пыхтишь, корчишься, гнусаво кричишь. Единственное, что тебе импонирует в том младенце, беспомощно открытом чужим, пусть даже любящим взглядам, это мутный, ни на кого взгляд (так даль подернута мглистым, обращена в себя) да еще то, что никому покамест младенец не улыбается: не нужны ему ваши сюсюканье и тетешканье, помогите лишь встать на ноги — все остальное, истинно ему нужное, он сам подглядит, подслушает, наконец.
Испытываю ли я, как набоковский герой, ужас к бездне до моего рождения? Нет. Испытывает ли ужас рыбак, вытягивающий рыбу из моря смерти? Ибо что же для него глубины моря, как не бездна, в которой жить ему невозможно, но можно оттуда по-есть. Бездны безднами, но их втягивает в себя рыбак, чтобы быть. Я та же воронка сущности, что и рыбак. Я выудила глаза и брови из прошедших людей моего рода тюркских кровей и кое-что прихватила от них и в характер. Рот, подбородок я выудила с другой стороны. Все это рыбы из бездны, но их можно поесть, превратить в свое бытие. Внутри меня так многолюдно. Мне придется их всех подогнать друг к другу, чтобы они стали мной. Потому-то, наверное, младенцы поначалу почти слепы, глухи — они входят в мир спиной, как спиной повернут рыбак, вытягивающий сеть.
Есть ли я уже в это время? Наверное есть — как человек в катастрофе: сознание отключено, дабы не мешать безумно-быстрым реакциям по ухватыванию и строительству жизни. В «Солярисе» Лема-Тарковского невозможно оторваться от безумного, сверхчеловеческого ломления в дверь Хари — в ней погасилосъ сознание, осталось только сверхъестественное ломление сквозь железо. Дом рушится на человека, но человек его держит. Одну секунду, но держит. Не сознавая. Сознание, увы, законопослушно, оно должно быть отключено. Хари ломится в дверь и выламывает ее. Выломала, уничтожив себя. Но проходят минуты, и плоть нарастает. Фантастика? Нет. Ведь там, откуда мы истинно есть, в микромире, столь стремительно растут горы плоти. Воронка жизни. Черная дыра для наблюдателя извне. Яростно-белая, пересозидающая — с этой, другой стороны. Не одна, а бесконечное число глубей прошлого и настоящего втянуто воронкой, ни один луч отсюда уже не вернется на ту сторону.
Разгорается новое солнце жизни — здесь, сейчас, завтра. Собственно, это началось еще раньше, в зачатии меня, и приходится только удивляться, как слаб в сравнении с этим огнем тот отблеск его, которому поклоняются певцы эротики, секса, наслаждения. Упоительно, умопомрачительно — и все-таки скупо¬вато одаривает новая жизнь тех, кто дает ей начало. Что магнитные стены реакторов, удерживающие плазму! Тонкая плоть человеческая, а в сущности те же поля, удерживают огонь возгорающейся жизни. И лоно мое — моя мать — замедлено, полуотключено, чтобы не мешать созидаться в нем мне. Ее, вспоминает она, тошнит в ту пору — еще бы, иной мир вошел в нее. Ей бы хотелось работать, она любит работу, но сейчас ее тошнит даже от любимой работы: иным занято ее существо. Нет, сзади не гроб, не гробы. Как, может быть, не гробы и впереди...
...В истории шестнадцати первых лет моей жизни, которую я хочу написать, нет ни выдуманных героев, ни выдуманных обстоятельств. Это не значит, что я не ошибаюсь в чем-то: ведь речь идет о том, как чувствовала и постигала именно я, а отчасти, раз это воспоминание, и о том, каким вспоминаю я то время теперь.
