Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Марк Аврутин с 1997 г. живет в Германии. Издал три книги: «О причинах русской катастрофы ХХ века», «Размышляя о Великой войне», «Третий взгляд на «третью силу»». Пишет публицистику «Заметки по еврейской истории», статьи в журнал Neue Zeiten.
отрывок из произведения:
...Ровно 100 лет назад великий Зеев Жаботинский предупреждал своих соплеменников, решивших посвятить себя русской литературе, что наступит время, когда передовая русская интеллигенция отмахнётся от верноподданных евреев. Спустя полвека одного из них действительно «затоптали». Но вот сегодня, когда прошло ещё 50 лет, кто помнит имена участников той постыдной травли. Пастернак же, добровольно избравший свою Голгофу, проживший всю жизнь с верой в Воскресение, остаётся не только в памяти потомков, но и в большой их работе. Продолжают выходить на разных языках всё более полные собрания его сочинений. Литературоведческие и биографические работы уже сформировали огромный корпус «пастернаковедения». В поэтическом творчестве Пастернака всё замечательно. Даже, в общем-то, слабые стихи о войне спасает его дикция. Может быть, это единственный случай в русской поэзии, во всяком случае, в поэзии ХХ века.
А вот о личности Пастернака, благодаря стараниям «доброхотов» советских времён, в массовом сознании укоренилось ложное представление. Что же касается основных аспектов его мировоззренческой системы, то они остаются до сих пор неясными. И сам Пастернак, в силу известных исторических условий, в которых ему довелось жить, и исследователи его творчества, и биографы не внесли достаточной ясности в понимание корней его мироощущения. Поэтому многое нам кажется тёмным, непонятным и даже загадочным. В какой-то степени это, наверное, проистекает из особенностей его философского мышления. Став профессиональным философом, он сознательно отказался от сочинения отдельных самостоятельных философских работ, а вместо этого пронизал философией свою поэзию и прозу.
Советская эпоха заставила Пастернака осознать необходимость развития в себе способности исторического мышления, о чём он написал в одном из своих писем К. Федину: «Это раньше необязательным было быть каждому историком. Немногие поняли необходимость этого в наши дни». Однако под историей он подразумевал не последовательность сменявшихся эпох, а в области философии – не историю сменявших друг друга философских учений.
История ему представлялась, прежде всего, чередой встававших перед человечеством проблем. В три таких тесно переплетенные друг с другом проблемы Пастернак погрузил читателя в своём последнем романе. Эти три проблемы – оценка политической реальности через призму созданной автором собственной концепции христианства, приложенной им к решению проблемы еврейства, – попытались истолковать таким образом, чтобы восстановить против Пастернака всех.
Большинству противников и критиков советского режима он представляется запуганным его сторонником и чуть ли не пламенным коммунистом, о чём порывалась сказать в своём прощальном слове его вдова Зинаида Николаевна. Верующим христианам остаётся непонятной его концепция «синтетического христианства». Евреи же, в особенности те, которые разделяют идеи сионизма, вообще возненавидели Пастернака, восприняв совершенно буквально, и потому ошибочно, его призыв к ассимиляции.
Наверное, не будет ошибкой, если отнести Пастернака к первому поколению тех евреев, которые внесли ни с чем не сравнимый вклад в русскую культуру. В то время, когда Пастернак, Мандельштам, другие делали свои первые шаги на этом пути, их «онемеченные и офранцуженные» соплеменники были уже безоговорочно приняты в самом высшем обществе в своих странах. В 1912 году Пастернак посещал семинар главы Марбургской философской школы Когена, которого ставили «всего лишь» третьим после Платона и Канта.
Несмотря на все свои старания не только влиться, но и слиться с русской культурой, Пастернак на протяжении всей своей жизни оставался «чужаком». Жизнь его представляет собой драму еврея, полюбившего русскую культуру, но оставшегося всё-таки евреем во всех своих проявлениях. Личная независимость, полная внутренняя свобода от господствовавших тогда в обществе взглядов, проявленный им стоицизм в самых трагических жизненных обстоятельствах, активная непримиримость по отношению к насаждавшемуся повсеместно холуйству, абсолютная неспособность раствориться, приспособиться, даже ради сохранения своей индивидуальности, вызывали резко негативное к нему отношение со стороны литературных «верхов». Там, на литературном олимпе, безошибочно угадывали в нем совершенно чуждую русскому духу непокорность.
Выбранный им уже в самом начале своей литературной деятельности путь легального сопротивления, которому Пастернак оставался верен до конца жизни, мешал физически расправиться с ним подобно тому, как это произошло со многими другими.
Поэтому по отношению к Пастернаку был избран путь закулисных интриг и умышленного формирования его ложного образа. Этому способствовало множество факторов: и скудость доступных документальных доказательств, и спорность его высказываний, и сложность его ранних стихов, а поздние в СССР почти не издавались, и пр.
Практически полное отсутствие правдивой информации о жизни поэта на фоне замалчивания его прозаических и автобиографических произведений позволяло обвинять его в поступках, совершенно для него недопустимых. В бывшем Советском Союзе такой тактике ничто не противостояло, как при жизни поэта, так и после его смерти. Стали ходячими утверждения о полной оторванности его поэзии от реальности и замкнутости поэтического мира Пастернака. Спекулируя на полном незнании жизни поэта, его обвиняли в сервилизме, рабской угодливости, записав его в компанию «полевых», «эренбургов» и иже с ними, которых он всегда сторонился.
Зато за рубежом лишь одного Пастернака противопоставляли всей официозной советской поэзии. Уже в начале 1940 годов в Англии начал складываться культ Пастернака. В первые послевоенные годы с ещё большим энтузиазмом начали пропагандировать произведения Пастернака в Польше, называя его «алхимиком языка». Успеху способствовало знание многими поляками русского языка. Уже тогда лирика Пастернака была признана, не имеющей себе равных в мире, а сам Пастернак ещё в1946 году первый раз был выдвинут кандидатом на присуждение ему Нобелевской премии по литературе. При трактовке места пастернаковской лирики в истории русской поэзии отмечалось его духовное родство с Пушкиным. Он был назван прямым наследником и фигурой равнозначной Пушкину в 20 столетии...
...Ровно 100 лет назад великий Зеев Жаботинский предупреждал своих соплеменников, решивших посвятить себя русской литературе, что наступит время, когда передовая русская интеллигенция отмахнётся от верноподданных евреев. Спустя полвека одного из них действительно «затоптали». Но вот сегодня, когда прошло ещё 50 лет, кто помнит имена участников той постыдной травли. Пастернак же, добровольно избравший свою Голгофу, проживший всю жизнь с верой в Воскресение, остаётся не только в памяти потомков, но и в большой их работе. Продолжают выходить на разных языках всё более полные собрания его сочинений. Литературоведческие и биографические работы уже сформировали огромный корпус «пастернаковедения». В поэтическом творчестве Пастернака всё замечательно. Даже, в общем-то, слабые стихи о войне спасает его дикция. Может быть, это единственный случай в русской поэзии, во всяком случае, в поэзии ХХ века.
