Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Анатолий Егорович Агарков родился 23 сентября 1954 г. в поселке Увельском Челябинской области. Служил в морских частях пограничных войск. Окончил Челябинский политехнический институт по специальности «Двигатели летательных аппаратов». Работал инженером на заводе им. С.Орджоникидзе, журналистом в районной газете «Ленинское Знамя», инструктором Увельского райкома партии, техником авиационного полка, заместителем председателя Комитета по архитектуре и строительству при администрации района. В 1991 — 1993 гг. выпускал собственную литературно-рекламную газету «Лира». Лауреат литературного конкурса Интернет-журнала «Эрфольг» – 2007.
Живет в п. Увельский, Россия.
Повесть входит в сборник «Самои».
отрывок из произведения:
...Я тогда работал в редакции районной газеты, был холост и любил потолкаться в толпе. Пил пиво, чтобы поговорить с людьми. Ходил в баню, где после пара человек особенно словоохотлив. Говорил с ними о вещах простых, понятных, нужных. И как-то легче становилось голове, словно разговоры эти напрочь её опустошали.
В бане все споры о политике. В пивбаре круг интересов шире, темы всплывают самые разнообразные. Например, о любви. Нет, о любви здесь говорили даже чаще всего, и причиной тому была его прелестная барменша.
Представьте женщину лет тридцати с небольшим. Простое русское лицо. Свежий лоб с завитками на висках. Большие синие, широко расставленные глаза, в самой глубине их притихла тоска, такая тоска, на которую не хватило бы никакой воли. Спина прямая, талия узкая, волосы уложены короной и шикарная грудь. Чуть ощутимый запах духов в тяжёлом, прокуренном воздухе. Её нельзя было назвать ослепительной красавицей, скорее милой, что, на мой взгляд, лучше красоты.
Ещё недавно, до поднятия цен, я мог видеть только её руки: она отпускала пиво на вынос через окошечко в стене. Теперь открыли бар, и мытые кружки стояли рядами на подносе. Куда народ подевался? Не стало ни очередей, ни давки у окошечка. Один-два-три посетителя сосут лениво пиво, стоя у высоких столиков, да скучает Таня — назовём её Таней — за прилавком. Грустит, поглядывая на посетителей. Грустит впрок, как грустит осенью русский человек. Впрочем, иногда, чаще в непогоду, бар бывает полным.
В тот день на белый свет обрушилась стихия. Теперь эти циклоны, казалось, вызывает сама метеослужба, научившаяся вычислять их с поразительной точностью. Холодный, почти горизонтальный, дождь хлестал по ещё не остывшим от августовского зноя крышам. Среди капель нет-нет да и шмыгнёт белёсым следом крупа — то ли отзвук прошедших градов, то ли предвестник будущих снегопадов.
Я хлопнул входной дверью и закрутился волчком, отряхивая куртку. Барменша, кричавшая на подвыпившего мужика, который допытывался, почему в пивбаре не продают водки, и нет ли её у Тани под полой, сразу замолчала и повернулась к новому посетителю. Я попытался прожжёно улыбнуться, подмигнув:
— Кружечку неразбавленного...
Темнолицый мужик за столиком, куда я примостился, ещё более потемнел, уставился на мою кружку и неожиданно замурлыкал песню, словно вокруг никого не было. Песня была старая, блатная, с таким, примерно, припевом:
— ... мой приятель, мой приятель — финский нож.
Я не новичок в пивных барах, всяких ханыг насмотрелся. Ничуть не смутившись, отхлебнул и пропел:
— Что-то я тебя, корова, толком не пойму...
Подмигнул Тане. Она засмеялась. Подошла ближе, навалилась на витринку так, что её прекрасные, живые груди, безуспешно скрываемые красной кофточкой, легли на стекло, белея нежной кожей до умопомрачительной глубины. Я тоже улыбнулся ей навстречу, потому что люблю хорошеньких женщин и разговоры на вольные темы.
— Что, Танюша, замуж не вышла? — поинтересовался весело.
— Кто возьмёт?
— Да тут у тебя женихов — сколько хочешь. Только стоят плохо, за столики держатся, а отпустятся — тут же и падают. Выбирай и подбирай!
— Прямо-то. Кому они нужны? Много ли толку от нынешних мужиков — пожрать да гвоздь прибить, — бойко судила Таня, играя глазами.
— Ну, а для любви мужик-то нужен?
— Какая любовь! Три раза замужем была — ничего не видела. Хоть бы для семьи пожить, и то не удалось. Для первого мужика работа моя была шибко хороша. Таня домой — банку прёт. Пристрастился к пиву, ну и запил, как дырявое ведро. Сколько в него не лей — всё мало. Напьётся и лежит, как полотенце. Я, конечно, полкана с цепи. И пошла у нас свара! Разве это жизнь?
— Развелась?
— Бог развёл. Привезли мне с Дальнего Востока настой диковинного корня — женьшень, плавает в бутылке спирта. Соседи приходили дивиться: сущий человечек — ручки с ножками есть. Три года надо настаивать и пить по три капли — любую хворь снимает. Да где там — не устоял. Муженек утром встал, похмелиться нечем. Он спирт весь вылакал, а человечка съел. И умер в одночасье. В морге вскрыли его, покопались, оказалось — паршивый был мужик-то.
— Бывает, — весело согласился я.
Таня рассказывала охотно, доверительно, как хорошему приятелю, с которым давно не виделась. Она шевелила плечами, отчего груди под кофтой раскатывались по витринному стеклу и стукались, как бильярдные шары.
— Второго муженька у меня в тюрьму упекли. Ждать я его не обещалась. Дочь ему, правда, родила, от первого-то — сын. Тут третий подвернулся. Чего тебе, говорю, Петенька, родить: сына или дочку? А ему захотелось чего-то среднего.
— Как это? — не понял я.
— Извращенец оказался. Таня, встань так, да повернись эдак. А ни так, ни эдак детей не получается. Терпела я, сколько могла, а потом прогнала его взашей. Одна теперь живу...
— С двумя детьми, — подсказал я.
— С тремя. Третий между прочим появился, — совсем развеселилась Таня, заливаясь смехом, от которого задрожали, забегали по витрине её прекрасные груди.
— А ты весёлая вдова, — любовался я ею откровенно.
— А чего? Квартира есть, харчей полный холодильник, тряпками шкафы забиты. Мужики вниманием не обходят. Взяла за правило: живи себе, пока рак на горе не свистнет. Горевать мне некогда, а задумчивых сама не люблю.
...Я тогда работал в редакции районной газеты, был холост и любил потолкаться в толпе. Пил пиво, чтобы поговорить с людьми. Ходил в баню, где после пара человек особенно словоохотлив. Говорил с ними о вещах простых, понятных, нужных. И как-то легче становилось голове, словно разговоры эти напрочь её опустошали.
