Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Разные герои, разные сюжеты, разные категории заведений ресторан, кафе, закусочная.
Но одно общее – это, пожалуй, единственные места, где в нашей круговерти еще могут встречаться незнакомые люди. Чтобы всмотреться друг в друга, чтобы узнать в другом себя. И – ужаснуться или посочувствовать.
Эти три пьесы – «Юбилейное танго», «Этюд на двоих», «Он придет» – могут играться порознь, а могут – в один вечер, как триптих.
отрывок из произведения:
...Кафе самообслуживания в зале ожидания аэропорта. За столиком сидит Надя. Перед ней – нетронутая чашка кофе, вторая чашка – напротив, перед пустым стулом, на котором лежат ее сумка и шляпа. Надя сидит неподвижно. Когда по радио объявляют прибытие или отправку очередного рейса, она вздрагивает и вслушивается. Часто смотрит на часы.
На соседних двух столиках – перевернутые стулья. К столику подходит Бородач – молодой человек с лохматой шевелюрой и густой бородой, в темных очках; лица его практически не видно. Он держит чашку кофе и рюмку.
Надя. Извините, здесь занято.
Бородач. Все четыре?
Надя. Я жду. Тут должны прийти…
Бородач. А эти два?
Надя. А что, других нет? Обязательно сюда?
Бородач. Вы же видите, закрывают. Я ненадолго. А она все равно опаздывает.
Надя (вызывающе). А с чего вы взяли, что это она? Может, это моя шляпа.
Бородач (посмотрел на шляпу, пожал плечами). Да? Ну все равно, его же пока нет. (Садится на один из стульев.) Надя. Он скоро придет.
Бородач. А я скоро уйду. (Пробует кофе, недовольно морщится.) Диктор невнятно объявляет прибытие какого-то рейса.
Какой – 687-й?
Надя. 587-й.
Бородач. Вы уверены?
Надя. Да.
Бородач. У них дикция – ни черта не поймешь.
Надя. Это поначалу.
Бородач (удивленно). А вы что, давно тут?
Надя не отвечает.
Я 687-й жду. Недавно объявили – задерживается. На час. Я и удивился: то задерживается, а то – садится. Но точно не он?
Надя кивает.
А то… Судьба, можно сказать. Не боитесь – чужая судьба?
Надя. 587-й.
Бородач. Жалко. Хорошо бы нагнал в воздухе. А то этот час… Я на него и рассчитывал. Мне он вот как нужен, мой час. Без охламонов, без слюней, без тачки у подъезда… Я, главное, все выстроил, все… Ну буквально. Он – в кювете, на час с гарантией. У меня дружок – таксист, все чисто, не придерешься. Мать ее – междугородный вызов устроил – сидит, ждет. Все – моя дорога, мои полтора часа. Никто не помешает, ни один гад, все скажу, все… А вот на тебе – рейс задерживается. Значит, и небеса против, значит, судьба – а с судьбой я не игрок. Значит, опять втроем, опять мамаша ее про мою наследственность грубую намекать будет. Мой родитель – он в цирке работал, воздушный гимнаст. Пока у него… ну, с глазами там что-то. А полуслепой гимнаст – это палач, а не циркач, это он так шутит. Ну и что ж оставалось – пошел грузчиком, мебель возит. Мать довольна, наконец, говорит, дома деньги водятся, и знакомые все – на полусогнутых – чепельдей, роджерс… А ее матери это… Тоже мне графиня, полудурков в институт натаскивает. А она в мать, все ей тоже не так. Коротко стригся – уши, говорит, торчат; волосы отпустил – лицо деформировалось; бороду для пропорции – колется, говорит. Пять лет я за ней вдогонку. Гонка за лидером. В школе – я в баскет, а она от гитары млела. Ну ладно, купил, выучился – романсы, стансы. Взяли барды алебарды… А она – отстал, провинция, только битгруппы во сне видит. Ну что ж, собрал ребят, напрягся, освоил. А она морщится – люди, говорит, это уже все пережили, это, говорит, ледниковый период, мезозой, сейчас, говорит, люди кантри исповедуют. Ах так, ну ладно. Набычился, перековались – на институтском смотре второе место. А она – поезд ушел, ты опять, мол, на перроне, вслед смотришь, а люди в диско едут, в завтра. Ну что ж делать было. Разбежались, догнали поезд, на городском конкурсе – лауреаты, дискоклуб свой открыли, билеты по райкомам комсомола. А ей опять все неинтересно, она в ретро кайф ловит. С передовыми людьми, конечно. Разозлился я, но ничего, взял себя в руки, крякнул, сделал программу ретро – с другими ребятами, правда, мои плюнули: не блохи, говорят, с одного на другое прыгать. Ну вот, сыгрались, сыграли. Ничего вроде. На фестиваль даже отобрали. А она плечами пожимает, надо, говорит, тишину слушать. Шумы да шорохи и цветные прожектора по стенам. Ну тут я… Нет, я не знаю, ну вот вы женщина, вот ждете кого-то… Надя. Он скоро придет.
Бородач. Значит, вы в курсе, так сказать. Ну скажите – что ей надо? Ну если ничего, так бы и сказала, правда? Мол, другому отдана и буду век ему… Или сколько там у нее терпения хватит. Так? Но она ведь не говорит. Разъезжает в его тачке с ним, а жить учит – меня. Ему не говорит – брось свои махинации, займись благотворительностью, ему она не объясняет, где вчерашний день, а где завтрашний, с ним она сегодняшним живет. А мне… Ну вот вы женщина, скажите… Как вы это понимаете?
Надя. Я не знаю.
Бородач. Ну вот ваш… Вы что его тоже все время учите, кем быть, как жить, что делать. Мм?
...Кафе самообслуживания в зале ожидания аэропорта. За столиком сидит Надя. Перед ней – нетронутая чашка кофе, вторая чашка – напротив, перед пустым стулом, на котором лежат ее сумка и шляпа. Надя сидит неподвижно. Когда по радио объявляют прибытие или отправку очередного рейса, она вздрагивает и вслушивается. Часто смотрит на часы.
