Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Английская писательница Марджори Аллингем и ее герой частный детектив Алберт Кэмпион доселе не были широко известны русскому читателю. Мистер Кэмпион сильно отличается от своих американских коллег, например Майкла Шейна из романов Б. Холлидея. Молодой детектив умён и благороден, как настоящий английский джентльмен, в то же время ему свойственны лукавство и способность в любой среде — будь то аристократическая гостиная или бандитский притон — чувствовать себя уверенно и свободно.
Книги Марджори Аллингем не относятся к детективам, называемым «крутыми». Расследования и преступления описаны в стиле романов о доброй старой Англии, что является их несомненным достоинством.
отрывок из произведения:
...Жужжание было неразборчивым. Его звук проникал в больничную палату, и человек, лежавший в ее дальнем освещенном углу, не знал, куда от него деваться.
Впрочем, это жужжание скорее успокаивало. Оно заглушало страшную тревогу, сжимавшую ему грудь ледяными пальцами. Он попытался прислушаться повнимательнее. К счастью, его можно было уловить. Там звучало два отчетливых голоса, и, когда ему удавалось их расслышать, слова приобретали какой-то смысл. Это воодушевляло. Это внушало надежду.
Немного погодя слова, наверное, начнут соединяться и тогда, слава богу, он что-то узнает и этот чудовищный страх отступит.
Со своего места он видел квадрат отполированного пола, край пустой соседней кровати и высокое закрытое окно, едва заметное в полной тьме. Тусклый свет над его головой никак не доходил до верха этого окна. Все казалось совершенно незнакомым. Неизвестно даже, больница это или нет. В чем и заключалась сложность ситуации. Он знал, что такое больница, и это утешало. Огромные плакаты с надписями о тяжких грехах придавали большим серым зданиям мрачно-веселый облик. Увиденные мысленным взором, надписи приободрили его. Выходит, он еще способен читать, тут он был уверен. А вот другие порой не могут. Иногда в подобных случаях люди понимают только устную речь. Странно, что он сейчас об этом вспомнил. Сознание его было достаточно ясным и оно постепенно возвращалось к нему, оно возвращалось.
Он сосредоточился. Жужжание доносилось издалека, должно быть, из-за крайней двери, там, в темноте. Женский голос, конечно, принадлежал медсестре. Это открытие его ужасно обрадовало. Он приходил в себя.
Теперь для него в любой момент могли проясниться и другие обстоятельства. Он понятия не имел, с кем говорит медсестра, но мужской голос звучал добродушно и дружески. Он решил послушать, что они еще скажут.
— Знаете, я сам не могу его ни о чем спросить. — Он воспринял слова этого человека со сдержанным интересом.
— Полагаю, что не можете, — ехидно откликнулась она. — Это и правда очень серьезно. Удивляюсь, как они оставили его здесь одного. С их стороны не слишком-то красиво.
— Не стоит волноваться, мисс, — теперь в жужжащем баске угадывалась обида. — Хотел бы я получить хоть пенни за каждого, кого обработал. Он дергаться не станет, вот увидите. Может быть, и не вспомнит даже, что там случилось. Или откажется отвечать до встречи с адвокатом. Все они сегодня такие.
Человек в постели лежал, не шелохнувшись. Шепот его больше не успокаивал. Он забыл о своей радости, о том, что начал кое-как соображать. Он жадно слушал.
— Надеюсь, они его повесят, — сказала медсестра.
— Непременно, мисс. — Его тон был одновременно извиняющимся и решительным. — Ведь он один из наших парней, так что ему отсюда не вырваться. Если человек пристукнул офицера полиции, ему крышка. Необходимая предосторожность для общественной безопасности, — не без удовольствия добавил он. — У него также обнаружили при себе кучу денег. Тут без объяснений не обойтись.
— Могу только сказать, что все это очень неприятно, — замолчав, медсестра скрипнула стулом, и человек в постели подумал, что она направилась к нему. Он закрыл глаза и застыл. Но шагов не было слышно, и вскоре она вновь заговорила. — Здесь так странно без больных, — заметила она и довольно неестественно засмеялась, как будто впервые ощутив призрачность огромных, пустых палат. — Мы лишь часть персонала и нас оставляют для чрезвычайных случаев, вроде теперешних. А остальной состав эвакуировали. Не знаю, как они разместились за городом.
— У меня жена и дети за городом, — неожиданно проговорил полицейский. — Я от этого сам не свой, а ей одиноко… — Его голос стих, перейдя в доверительный шепот, и человек в постели на другом конце палаты опят открыл глаза.
Убил полицейского. Он знал, что это значит. Такое очевидно даже, когда твой рассудок в полутьме. Это было весьма серьезно. Это было столь серьезно, что его бросило в пот.
С ним случались подобные ночные кошмары, и он знал полицейских. Сейчас, когда он стал обдумывать происшедшее, ему показалось, что он очень хорошо знал полицейских и они ему нравились.
Что же с ним было, черт возьми! Коп сказал, что он, возможно, ничего об этом не помнит. Верно. Он вообще ничего ни о чем не помнит. Вот это и тревожит. Он ничего и ни о чем не помнит. Только тайное беспокойство, мучительное, бередящее душу, пугающее, не имеющее отношения к его личной безопасности и ужасная, с трудом припоминаемая связь с цифрой пятнадцать. Пятнадцать. Он не представлял, что она должна означать. Тут ему полностью изменила память. Однако он знал — это было крайне важно и жизненно необходимо. Все остальные сложности меркли перед сильнейшим, неясным предчувствием катастрофы.
А теперь его к тому же собираются повесить за убийство полицейского, который, в свою очередь, мог укокошить и его. Наваждение! Однако глуповатый коп говорил об этом с медсестрой как о неизбежности. Они ждали, что он обратится к адвокату. Ничего не скажешь, отличный шанс просить адвоката начать дело, если он не помнит, как зовут его самого!
Разгневанный и одержимый одной-единственной целью, он встал с постели. Шел он очень быстро и как ни в чем не бывало, по-прежнему огражденный от действительности дремотой полусознания, и потому совсем бесшумно. Он выбрал ближайшую дверь, догадавшись, что нужно непременно избежать шепчущихся, и его босые ноги беззвучно заскользили по каменным плитам. Он оказался в широком коридоре, чистом, но плохо освещенном — от сильно затемненных лампочек на пол падали неяркие круги. В одном из этих кругов он и увидел шпильку. Он остановился и машинально поднял ее, но стоило ему нагнуться, как его охватила тупая, давящая боль. Он испугался. Это был еще тот подарочек! Что же произойдет? Он вот-вот потеряет сознание, мелькнула у него мысль, и его схватят, потащат назад и повесят за убийство полицейского. Боже, как он влип!
Его босые ноги промерзли от каменных плит, но он почувствовал себя увереннее и до него впервые дошло что на нем лишь грубая больничная пижама. Он посмотрел на освещенные двери слева. В любую минуту одна из них может распахнуться, и из нее выйдет какой-нибудь начальник...
...Жужжание было неразборчивым. Его звук проникал в больничную палату, и человек, лежавший в ее дальнем освещенном углу, не знал, куда от него деваться.
