Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Читая произведения Григория Бакланова, мы видим, как высвечивается разными гранями человеческий характер под влиянием времени, будь то грозовые будни войны, вязкая серость «застоя» или пестрая, зыбкая мешанина наших дней... Но о войне в его книгах нужно сказать особо. Признанный мастер, Григорий Бакланов заставляет нас ощутить ее палящее дыхание не только в таких, уже ставших классикой, произведениях, как «Был месяц май», но и, казалось бы, в сугубо мирных вещах («Карпухин», «Кондратий»). И каждый раз, благодаря мастерству автора, мы явственно ощущаем время и начинаем лучше понимать прошлое и настоящее. А может быть — и будущее.
отрывок из произведения:
...В суде первой инстанции слушается дело профессора Осипова. Летом прошлого года он оперировал больного, и больной после операции умер. Судебно-медицинский эксперт Корзун, производившая вскрытие, дала свое заключение, и возникло дело.
Была внимательнейшим образом исследована тридцатипятилетняя практика профессора Осипова, от тех времен, когда он еще не был профессором, до этого последнего случая. Несколько месяцев длилось следствие, и вот теперь идет суд, допрос свидетелей.
— Свидетельница Боборыкина! — вызывает судья и смотрит в зал. — Боборыкина явилась?
— Она только что была здесь, — отвечают из группы экспертов, сидящих на двух отдельных скамьях.
Эксперты — люди пожилые, убеленные и умудренные. Помимо ученых званий и степеней каждый из них обременен многими обязанностями, и слушание дела откладывалось уже не раз: сначала один эксперт должен бы уехать в Ленинград, где шла научная конференция, потом из Австралии ждали возвращения другого эксперта. Что-то около двух недель ждали.
Моложе всех Корзун. У нее нет научных степеней, но на ее стороне молодость и она — женщина. Она хорошенькая, темненькая, с живыми умными глазами. Ее присутствие сообщает старикам ту живость, которой они в силу своего возраста давно уже лишены, живость по воспоминанию. С галантностью, заменяющей пыл, они слегка ухаживают за ней, хотя для большинства она противник в этом заседании. Это она проводила вскрытие. Последний ее вопрос свидетелю защиты, которого допрашивали только что, был настолько тонок и невинен внешне, что адвокат не сразу разгадал его скрытый, грозный для обвиняемого смысл. И долго еще старики эксперты переглядывались между собой, значительно подымая брови.
— Вы не будете любезны позвать Боборыкину? — обращается к ней судья и улыбается.
В улыбке этой признание. Ценное признание, поскольку судья тоже женщина, и женщина интересная. У нее большие с холодком серые глаза, мужской склад лица. В своем кругу она пользуется успехом.
Вне этого судебного разбирательства, в обычной жизни сферы влияния этих двух женщин настолько различны, что они могли бы даже дружить, каждая признавая достоинства другой и не заходя за условную черту.
— Охотно позову, — говорит Корзун и возвращает улыбку.
Простучав энергично каблуками меховых сапожек, она выглянула в коридор.
— Боборыкина!
Серое с черной отделкой платье джерси, дорогое, но чрезвычайно скромное внешне, сидит на ней так, что, и вставши, она не оправила его. И пока, приотворив дверь, она зовет свидетельницу, эксперты смотрят на нее. Она знает это, чувствует их взгляды, и один ее сапожок, носочком опертый об пол, поводит каблучком из стороны в сторону, из стороны в сторону.
— Боборыкина!
Безответно. Покачав головой — такое легкомыслие свидетельницы! — вновь улыбнувшись судье, она выходит в коридор. Слышно, как она там зовет Боборыкину.
В зале ждут. Сквозь пыльные после целой зимы, еще заклеенные окна ломится горячее весеннее солнце, в зале будто дым стоит. У экспертов слипаются глаза, от спины прокурора в шерстяном мундире только что пар не идет. Народу в зале немного. Рядом слушается дело об убийстве из ревности, так там и сидят, и стоят, и у дверей толпится народ.
Наконец вернулась эксперт вместе со свидетельницей: в соседнем зале ее нашла.
Корзун садится на место как свой человек. Боборыкина стоит у всех на виду, испуганная. Она в готовой драповой красной шубе с пушистым песцовым воротником, в высокой пушистой шапке: косые черные и белые полосы. За этими шапками с осени душились в очередях, а теперь их встретишь через две на третьей.
Обстановка суда вызывает у Боборыкиной робость. Привычные для нее понятия тут смещены. Когда кто-либо из профессоров появляется в больнице и в белой шапочке, белом халате идет по коридору во главе целого шествия врачей, настает тишина, больные в палатах волнуются и ждут. Здесь же профессоров безо всякого почтения, всех вместе усадили тесно к стене за маленький стол, а молодая женщина, судья, сидит на возвышении в высоком дубовом кресле, и стол огромный, и двое заседателей в креслах поменьше так далеко от нее, что и локтями не касаются.
Боборыкина смотрит на судью и от волнения вначале плохо понимает, что ей говорят, и только кивает и вся, не сходя с места, с готовностью подается грудью вперед. И комкает, комкает платочек в потных пальцах.
У нее спрашивают, и она, волнуясь, очень сознательно произносит имя, отчество свое, фамилию, словно подписку дает. Потом ей показывают, где расписаться, она расписывается. Пятясь от стола, возвращается на место. Ждет.
— Скажите, Боборыкина, — обращается к ней судья, — кем вы работаете?
— Лаборанткой, — говорит Боборыкина и при этом отрицательно качает головой, как бы заранее отметая от себя любые возможные подозрения.
— Вам приходилось прежде встречать профессора Осипова? Вы знаете его в лицо?
— Как же мы можем не знать? — Боборыкина не столько оборачивается на профессора, который сидит отдельно ото всех, сколько отстраняется испуганно, хоть и стоит далеко от него...