Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Ясинская Марина Леонидовна. Родилась 7 октября 1980 года на Северном Кавказе в семье военнослужащего и, как следствие, в детстве сменила шесть школ и несколько мест жительства – Сибирь, Ленинград, Прибалтика и Поволжье. В 2002 году окончила Ульяновский государственный университет, получила дипломы юриста и переводчика и уехала в США. В 2006 году переехала в Канаду, город Эдмонтон. Защитила диссертацию и получила степень магистра права в университете Альберты. В настоящий момент занимается правовыми исследованиями и разработками реформ уголовного права в министерстве юстиции провинции.
Писать начала в 2006 году, предпочтение отдает фантастике и нереалистической прозе в самом широком её понимании. В 2008 году стала лауреатом премии Facultet в номинации «фантастика и фэнтези». Публиковалась в таких журналах как «Мир фантастики», «Полдень XXI век», «Химия и жизнь», «Уральский следопыт», «Сибирские огни», «День и ночь», «Очевидное и невероятное» и другие.
отрывок из произведения:
...Осознание совершенной глупости всегда приходит слишком поздно – когда необратимые слова уже сказаны, бесповоротный выбор – сделан, и остается лишь с ужасом глядеть на горящие мосты и оседающие башни, или, если не сразу понимаешь, какую вызвал катастрофу, грустно взирать на стылое пепелище.
Вот и Игнат только много лет спустя понял, какого свалял дурака, когда обратил к небу страстные проклятья и был на беду себе услышан.
Тот день он помнил очень хорошо. Стоило только прикрыть глаза, как словно живые, вставали перед ним ржавые металлические ворота, унылый ряд неряшливых, грязных и вонючих, будто бомжи, мусорных контейнеров, ненавистные стены серого бетонного забора и приоткрытая дверь, крашеная-перекрашеная, с рытвинами, будто от оспы, облупившейся под новым слоем старой краски, так и не зачищенной перед очередным мероприятием по облагораживанию рабочих условий. Эта дверь вела в адский цех, неохотно дающий ему жалкие гроши для поддержания себя на плаву в бескрайнем океане бесконечного равнодушия жизни.
Да, до Игната и вправду никому не было дела. Угораздило же его появиться на свет аккурат перед крахом великой империи! Мало того, что расти приходилось на развалинах, так еще и родился он на той окраине, что вскорости гордо провозгласила свою независимость, и, выбрав достойных ее нового статуса благодарных граждан, без сожаления, жестом богачки, владеющей миллиардом, а не жалкой сотней тысяч людей, выкинула тех, кто ей не подошел, на историческую родину.
Чужой родине он, как скоро выяснилось, тоже оказался ненужен. Не верили ему, вышвырнутому и отвергнутому гордым клочком земли, что до последней капли крови своей он – ее дитя. Куда не подайся – везде брали капельку этой крови на проверку, прежде чем разрешить ему сделать хоть шаг. Брали до той поры, пока он в конец не обессилел.
Так и оказался Игнат в адском цеху — единственном месте, согласившемся принять его. От зари до заката, до изнеможения работал он за хлеб насущный, и лишь раз в день, получая короткую передышку, протискивался через крашеную-перекрашеную дверь на задворки, чтобы, жадно давясь всухомятку полученной коркой, передохнуть. Он старательно пережевывал жесткий хлеб и глядел мимо ржавых металлических ворот, вонючих мусорных баков и бетонных стен – глядел ввысь, в такое желанное, такое недоступное небо, потому что, как он подозревал, именно там летала его фея. И чем больше проходило дней, тем горше становился хлеб, глубже – отчаяние и дальше – небо.
Как это почти всегда бывает, поиски возвышенного в конце концов бесцеремонно вытесняются прагматичной усталостью, дают крепкий подзатыльник непутевым думам и обращают их на куда более насущные вещи. Вот и у Игната она брала свое, вколачиваяя день за днем, словно гвозди в гроб, обреченность в душу. Он почти перестал искать свою фею, взамен пытаясь просто убраться куда-нибудь подальше от кошмара, заполнившего его жизнь громыхающими станками, грохочущими машинами и огненным жаром.
В тот день Игнат еще раз урвал минутку, чтобы попробовать пристроиться куда-нибудь подальше от цеха, но, как всегда, попусту раздав капельки крови, вернулся ни с чем. Хлеб оказался твердым как камень, небо – далеким как никогда. Злость отчаянно боролась с бессилием, и, победив на мгновение, в ярости запрокинула ему голову, исторгнув из самой души горькое проклятие, направленое неизвестно кому:
— Что угодно, что угодно, только бы уйти из этого ада! Ты, бессердечная поганая тварь, почему ты не слышишь меня? Я прошу, я умоляю, а ты равнодушно игнорируешь меня! Ненавижу! Ненавижу!
Опустошенный и исчерпанный, он безвольно съехал по бетонной стене на землю, и страшные сухие слезы покатились по щекам, стягивая кожу.
Когда же он поднял наконец опухшие глаза, то увидел, как из мусорного бака, кряхтя и тяжело дыша, вылезает косматая старуха, встает, безуспешно пытаясь распрямить сгорбленную спину, а потом медленно бредет к нему, и с ее лохмотьев падают на землю грязные ошметки помойки.
— Ненавидишь, говоришь? – прошамкала он и часто-часто затрясла седыми космами. – Ой, как нехорошо, ой как плохо!
— Ты кто? – спросил Игнат, невольно пытаясь попятиться, хотя спина его и так была плотно вжата в бетонную стену.
— Кого звал, та и пришла, — сумасшедше прохихикала карга и, тяжело опершись на клюку, встала напротив Игната.
— Я никого не звал, — растерянно произнес он, так и оставшись сидеть на земле.
— Звал, звал, — мелко затрясла она лохматой головою. – Только что звал — бессердечная поганая тварь. Ну вот, гляди – хороша? – сказала она и, неожиданно резво приподняв подол драных лохмотьев, гротескно-кокетливо покрутилась перед ним.
Игнат отрицательно помотал головой и промычал что-то невразумительное.
— Ладно, — посерьезнела старуха и уставилась на него недобрыми чернильно-черными глазами . – Правда, что-ли, что угодно отдашь, чтоб уйти отсюда?
— Да кто ты? – снова недоумевающе спросил Игнат.
— Вот ведь непонятливый, — добродушно прошамкала карга, спрятала горящий взгляд и расплылась в страшной беззубой улыбке. – Меня как только не называют. «Поганая тварь» — не худшее прозвище. А я себя называю Марой. Понял?
Игнат ничего не понял, но на всякий случай кивнул – ему подумалось, что эта бомжиха, может быть, сумасшедшая, и потому лучше с ней соглашаться...
...Осознание совершенной глупости всегда приходит слишком поздно – когда необратимые слова уже сказаны, бесповоротный выбор – сделан, и остается лишь с ужасом глядеть на горящие мосты и оседающие башни, или, если не сразу понимаешь, какую вызвал катастрофу, грустно взирать на стылое пепелище.
