Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация — и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно ВСЕ ЭТО и многое другое…
отрывок из произведения:
...Мистер Таттл с самого начала проявил несговорчивость: спорил о плате — сошлись на двенадцати долларах, о размере холста, о виде за окном. Хорошо еще, о позе и костюме условились быстро: эти желания таможенного инспектора Ведсворт исполнил охотно. Столь же охотно он постарался, в меру своих способностей, придать заказчику облик джентльмена. Что ж, Ведсворту так положено. Хоть он и портретных дел мастер, но все равно ремесленник, и платят ему по таксе ремесленника за то, чтобы он угождал заказчику. Через тридцать лет мало кто припомнит, какая была наружность у этого таможенного инспектора на память о земном существовании заказчика, давно представшего перед Господом, останется только портрет. А как научил Ведсворта опыт, заказчикам было важнее выглядеть на полотне благоразумными и богобоязненными, чем доподлинно похожими на себя. Такие желания нимало не уязвляли Ведсворта.
Заметив боковым зрением, что клиент что-то сказал, Ведсворт, однако, не оторвал глаз от кончика своей кисти. И лишь указал другой рукой на записную книжку в кожаном переплете, где многочисленные заказчики уже оставили свои соображения, изложили свои похвалы и нарекания, выказали кто мудрость, кто тупоумие. Собственно, можно бы раскрыть книжку на любой странице и попросить заказчика выбрать подходящее по смыслу замечание, записанное каким-нибудь предшественником пятью или десятью годами ранее. Пока мнения этого таможенного инспектора были такими же предсказуемыми и, пожалуй, даже менее занимательными, чем пуговицы его жилета. К счастью, Ведсворту платили за то, чтобы он писал жилеты, а не мнения. Впрочем, не так все просто: изображая жилет, или парик, или панталоны, ты уже изображаешь мнение, даже целый свод мнений. Жилет и панталоны говорят о скрытом под ними теле, а парик и шляпа — о скрытом под ними мозге, хотя в некоторых случаях утверждать, что под париком есть мозг, было бы художественным преувеличением.
Поскорее бы покинуть этот город, сложить в тележку кисти и холсты, краски и палитру, оседлать кобылу и двинуться по лесным дорогам — три дня пути — и дома. У себя он отдохнет, и поразмыслит, и, возможно, решит устроить свою жизнь по-другому, без вечных мытарств в разъездах. А то живет, как бродячий торговец. Или как проситель. Прибыв в этот город, он, как обычно, нашел себе ночлег и поместил в газете объявление о своих талантах, таксе и услугах. «Если за шесть дней к мистеру Ведсворту никто не обратится, — говорилось в конце объявления, — он продолжит свой путь». Он уже написал маленькую дочь галантерейщика, а затем диакона Зебедию Харриса, который с христианским гостеприимством принял его в своем доме и рекомендовал таможенному инспектору.
Мистер Таттл не предложил ему крова, но портретист охотно ночевал на конюшне в обществе своей кобылы, а столовался на кухне. В третий вечер его пребывания здесь произошел случай, против которого он не стал протестовать — или счел, что протестовать бесполезно. А потом всю ночь проворочался. Честно говоря, происшествие задело его за живое. Надо бы рассудить, что с инспектора взять нечего — самодур и есть самодур, мало ли он написал таких самодуров — и выбросить все из головы. Пожалуй, пора и впрямь отойти от дел: пусть кобыла жиреет на покое, а он станет кормиться со своей фермы: выращивать на полях, что вырастет, заведет скотину. Или будет зарабатывать малярным делом не думает же он, что красить окна и двери — ниже его достоинства.
В первое утро, ближе к полудню, Ведсворт был вынужден предложить таможенному инспектору записную книжку. Этот господин, как и многие другие, воображал, что сможет объясниться, просто шире открывая рот. Ведсворт смотрел, как перо ползло по бумаге, а указательный палец отбивал нетерпеливую дробь. «Если будет на то милость Господня, — написал заказчик, — на небесах вы обретете слух». В ответ Ведсворт полуулыбнулся и слегка кивнул, намекая на изумление и благодарность. Он много раз читал эту мысль раньше. Часто в ней искренне выражались христианские чувства, надежда, сопереживание иногда же, как теперь, она означала почти нескрываемую обиду на существование людей со столь досадными изъянами. Мистер Таттл был из тех хозяев, которые предпочли бы иметь слепоглухонемых слуг, если бы это свойство иногда не препятствовало выполнению их целей. Конечно, как только во имя справедливости была провозглашена республика, господа и слуги превратились в граждан и наемных работников. Но с лица земли господа и слуги вовсе не исчезли, как не исчезли и коренные наклонности человека.
Ведсворт не порицал себя за нехристианскую строгость к инспектору. Свое мнение он составил в час знакомства, а на третий вечер оно подтвердилось. Жестокость поступка была тем ужаснее, что ее жертвой было дитя: маленький садовник, едва достигший сознательного возраста. К детям портретист всегда относился с нежностью — и просто потому, что они существуют, и в благодарность за то, что они оставляют его изъян без внимания, но также потому, что сам не имел потомства. Он никогда не знал общества супруги. Возможно, еще успеется, но надо выбрать жену, которая уже вышла из детородного возраста. Портретист полагал, что не должно передавать свой изъян другим. Иногда ему пытались объяснить, что страхи беспочвенны, так как свой недостаток он приобрел не от рождения, а после того, как пяти лет переболел пятнистой лихорадкой. Вдобавок, уверяли его, он же нашел свою дорогу в жизни, а значит, и сын, каким он ни уродись, не пропадет. Хорошо, сын не пропадет, а если дочь? Невыносимо думать: девочка — и вдруг отверженная. Хорошо, пусть живет в родительском доме, общая беда сроднит их души. Но что будет с дочкой, когда Ведсворта не станет?...
...Мистер Таттл с самого начала проявил несговорчивость: спорил о плате — сошлись на двенадцати долларах, о размере холста, о виде за окном. Хорошо еще, о позе и костюме условились быстро: эти желания таможенного инспектора Ведсворт исполнил охотно. Столь же охотно он постарался, в меру своих способностей, придать заказчику облик джентльмена. Что ж, Ведсворту так положено. Хоть он и портретных дел мастер, но все равно ремесленник, и платят ему по таксе ремесленника за то, чтобы он угождал заказчику. Через тридцать лет мало кто припомнит, какая была наружность у этого таможенного инспектора на память о земном существовании заказчика, давно представшего перед Господом, останется только портрет. А как научил Ведсворта опыт, заказчикам было важнее выглядеть на полотне благоразумными и богобоязненными, чем доподлинно похожими на себя. Такие желания нимало не уязвляли Ведсворта.
