Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Рассказ «Последний лист» написан в ходе создания двух первых повестей «Волоколамского шоссе», но в них не вошел. Работая над «Резервом генерала Панфилова», Бек предполагал включить рассказ в эту, завершающую, повесть книги. «Придумал наконец эпилог, — записывает он в дневнике, — сделаю его из рассказа «Последний лист». Весомо, серьезно» (Архив Бека). Однако в дальнейшем писатель этот замысел отклонил.
отрывок из произведения:
...Из полкового сейфа принесли старую карту, склеенную из нескольких листов. Развернутая, она оказалась не квадратом, а широкой полосой и едва уместилась на длинном столе. Маленькая электролампочка, укрепленная на потолке, ярко освещала бледную сетку топографических значков, кое-где пересеченную линиями красного и синего карандаша. Карта звалась стотысячной: одному метру соответствовало сто километров местности.
В дни битвы под Москвой полоса, разостланная на столе, именовалась волоколамским направлением. Здесь дрались панфиловцы. Ныне, к годовщине дивизии, они восстанавливали ее славную историю.
Многие из тех, кто собрался на этот вечер у командира полка Баурджана Момыш-Улы, знали карту наизусть: на одном конце был район Волоколамска, на другом — Москва.
Кто-то поднял свешивающийся край и удивленно спросил:
— Почему последний лист оборван? Почему здесь нет Москвы?
Все посмотрели на карту. Последний лист действительно выглядел странно: от него осталась лишь узкая лента, приклеенная к соседнему листу.
Край был аккуратно обрезан, но в середине, где разными шрифтами дважды повторялось слово «Крюково» — станция и село, бумага была порвана.
— У этого листа есть своя история, — сказал Момыш-Улы. — Разве она вам не известна?
Он оглядел собравшихся широко расставленными черными глазами. Никто не знал истории последнего листа. С разных сторон попросили:
— Расскажите!..
— Помните Сулиму, — спросил Момыш-Улы, — моего адъютанта? Он мог бы рассказать... Какого числа мы получили приказ отойти на Крюково?
— Двадцать девятого.
— Да, двадцать девятого ноября 1941 года. В этот день Сулима принес пакет: «Отойти, занять оборону в Крюкове». Я достал карту и не нашел Крюково. Развернул новый лист... Ага, вот оно... И тут же, на этом же листе, огромное средоточие топографических знаков — Москва. Надо было намечать маршрут, давать распоряжения, а я смотрел и смотрел на сбежавшиеся вместе квадратики, кресты, полоски, на явственно проступающие ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц.
Слышу, Сулима тихо говорит: «Батальоны ждут приказа, товарищ командир». У этого голубоглазого парня была чуткая душа. Я взглянул на него и увидел — он понимает меня. Я, как вам известно, казах, Сулима украинец. Ни один из нас не жил в Москве, но у обоих дрогнуло сердце, когда на мой стол впервые как оперативный документ лег лист Москвы. Закрыв рукавом Москву, я наметил маршрут и приказал собрать подразделения. Сулима вышел, я принял руку и опять стал смотреть на карту. Достал курвиметр, вымерил расстояние. От Крюкова до окраин Москвы всего двадцать с небольшим километров. Вам, товарищи, известен закон командира: продумывать наихудший случай. Что такое двадцать — тридцать километров? Один рывок — и бои на улицах. Я сидел вот так...
Момыш-Улы показал, как он смотрел в этот день на карту. Подперев опущенную голову руками, он уставился в одну точку, словно в глубоком раздумье или горе...