Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Он обладает поистине невероятной энергией, бешеным темпераментом и острым желанием разбогатеть.
Он настойчиво воплощает в жизнь блестящие идеи скорейшего обогащения, причем неизменно втягивает в свои авантюры множество друзей и знакомых.
Но на пути к процветанию возникают все новые и новые препятствия…
отрывок из произведения:
...Девушка из бюро машинописи и стенографирования обладала тихими, но выразительными глазами. Сначала они не выражали ничего, кроме энтузиазма и рвения. Но теперь, поднятые от внушительного блокнота, они уставились на мои с недоумением, переходящим в отчаяние. Ее лицо исполнилось страдальческой кротости добродетельной женщины, жертвы несправедливых гонений. Ее мысли были мне ясны — и не стали бы яснее, даже если бы она забыла о вежливости и выкрикнула бы их мне в лицо. Она думала, что я круглый идиот. А поскольку в этом мы были единодушны (последние четверть часа я ощущал себя именно так), то у меня возникло решение положить конец этой тягостной процедуре.
Втравил меня в нее Укридж. Он воспламенил мое воображение рассказами об авторах, которые выдавали за день пять тысяч слов, диктуя свою лабуду стенографистке, вместо того чтобы писать самим; и хотя я уже тогда чувствовал, что он старался обеспечить работой машинописное бюро, совладелицей которого теперь была Дора Мейсон, его юная протеже, идея меня заворожила. Подобно всем писателям, я питал стойкое отвращение к упорной работе и усмотрел в ней заманчивый выход из дилеммы, возможность превратить литературное творчество в приятный тет-а-тет. И только когда эти сияющие глаза с трепетным ожиданием посмотрели в мои, а этот подергивающийся карандаш приготовился запечатлевать легчайшие из моих золотых мыслей, до меня дошло, во что я вляпался. На протяжении пятнадцати минут я испытывал все сложные эмоции нервного человека, который, внезапно оказавшись перед необходимостью произнести речь, слишком поздно обнаруживает, что его мозг кто-то убрал, заменив увядшим кочаном цветной капусты. Этого мне более чем хватило.
— Простите, — сказал я, — но, боюсь, продолжать смысла нет. По-видимому, мне это не по силам.
Теперь, когда я пошел в открытую и признался в своем идиотизме, выражение ее лица смягчилось. Она всепрощающим жестом закрыла блокнот.
— Не только вам, — сказала она. — Тут требуется особая сноровка.
— У меня словно все повылетело из головы.
— Я часто думаю, как, наверное, трудно диктовать.
Короче говоря, два ума с единой мыслью. Ее кроткая рассудительность вкупе с облегчением, что все позади, пробудили во мне желание поболтать. То самое чувство, когда дантист отпускает тебя с миром.
— Вы ведь из агентства на Норфолк-стрит, не так ли? То есть, — торопливо продолжил я, — вы, возможно, знакомы с некой мисс Мейсон? Мисс Дорой Мейсон.
Она словно бы удивилась:
— Меня зовут Дора Мейсон.
Я тоже удивился. Мне как-то не приходило в голову, что совладелицы машинописных бюро снисходят до черной работы. И я вновь ощутил смущение, чувствуя — без всякого основания, поскольку видел я ее всего раз в жизни, и то на порядочном расстоянии, — что должен был бы ее узнать.
— Все наши стенографистки были заняты, — объяснила она, — вот почему я тут. Но откуда вы знаете мое имя?
— Я большой друг Укриджа.
— Ну конечно же! А я-то все думала, почему мне знакомо ваше имя. Я столько слышала о вас от него.
После этого и начался уютный тет-а-тет, который представился моему воображению. Она оказалась очень милой девушкой — единственным заметным ее недостатком было нелепое уважение к интеллекту Укриджа и его способностям. Я, знавший этого врага рода человеческого с раннего отрочества, все еще изнывал при воспоминании о том вечере, когда он похитил мой фрак, и мог бы открыть ей глаза на него, но было бы жестоко разбить ее девичьи грезы.
— Он так замечательно все устроил с этим машинописным делом, — сказала она. — Такая замечательная возможность, но, если бы не мистер Укридж, мне пришлось бы с нею проститься. Видите ли, они запрашивали двести фунтов за партнерство, а у меня было только сто. И мистер Укридж настоял на том, чтобы внести остальную сумму. Видите ли… не знаю, говорил ли он вам, но он утверждал, что должен что-то сделать, так как я потеряла место у его тети из-за него. На самом-то деле он ни в чем виноват не был, но он повторял, что, не пригласи он меня на танцы, я бы не вернулась поздно и не была бы уволена. Ну, вот…
Она была тараторкой, и только теперь мне удалось вернуться к ошеломляющему заявлению, которое она сделала в начале своей речи. Эти несколько слов настолько меня поразили, что из дальнейшего я мало что расслышал...
...Девушка из бюро машинописи и стенографирования обладала тихими, но выразительными глазами. Сначала они не выражали ничего, кроме энтузиазма и рвения. Но теперь, поднятые от внушительного блокнота, они уставились на мои с недоумением, переходящим в отчаяние. Ее лицо исполнилось страдальческой кротости добродетельной женщины, жертвы несправедливых гонений. Ее мысли были мне ясны — и не стали бы яснее, даже если бы она забыла о вежливости и выкрикнула бы их мне в лицо. Она думала, что я круглый идиот. А поскольку в этом мы были единодушны (последние четверть часа я ощущал себя именно так), то у меня возникло решение положить конец этой тягостной процедуре.
