Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Георгий Николаевич Владимов, настоящее имя — Георгий Николаевич Волосевич, русский писатель. Печатался как литературный критик с 1954 (статьи в журнале «Новый мир», где начал работать). В 1960 под впечатлением командировки на Курскую магнитную аномалию написал повесть «Большая руда», вызвавшую дискуссии. В 1977 Владимов, выйдя из Союза писателей СССР, становится руководителем московской секции запрещенной в СССР организации «Международная амнистия». В 1982 публикует на Западе рассказ «Не обращайте внимания, маэстро». В 1983 эмигрировал в ФРГ, с 1984 – главный редактор эмигрантского журнала «Грани». В 1986 покинул пост, придя «к выводу, что это организация чрезвычайно подозрительная, вредная и бывшая в использовании по борьбе с демократическим движением». С конца 1980-х активно выступал как публицист и в отечественных изданиях. В 1994 на родине публикует роман «Генерал и его армия», посвященный истории войска генерала А.А.Власова, перешедшего в годы Великой Отечественной войны на сторону гитлеровских войск.
отрывок из произведения:
...Они пришли в понедельник утром, сразу после восьми. То есть сначала шагнул в квартиру мордастый — лет сорока пяти, невысоконький такой, упитанный, с волнистым коком над лбом и космочками волос за ушами; круглые щечки румянились, а рот лоснился, как будто он только что поел торта, глазки поблескивали весело.
— А мы к вам, — сказал он. Хотя какое же было сомнение, что именно к нам.
И сразу их стало трое. Появился еще долговязый — помоложе, с утомленным лицом и рыбьими неподвижными глазами, — и совсем молодая дама в джинсовом платье с погончиками, которая вошла плечом вперед и скромно стала у притолоки. Она сразу меня поразила — странной бледностью щек, потупленным взором, длинными белыми прядями, стекавшими из-под синего беретика, надетого набекрень, как у десантников. А когда мы смотрели в глазок и потом через цепочку, то был всего один — мордастый.
— Вы тут глава семьи? — спросил он папу. — Пройдемте все в ту комнату.
— В какую «в ту»? — спросил мой папа, начиная пугаться и от этого ужасно раздражаясь. — И кто вы такие, позвольте узнать?
— А вот это, — сказал мордастый, — раньше надо было спрашивать. А то вы открываете так беспечно. Знаете, сколько сейчас всяких разных по квартирам шныряют?
И действительно, всегда спрашиваем: «Кто?», а тут — не могу даже объяснить почему, — не спросили.
Долговязый прикрыл спокойно дверь и проверил два раза, как действует замок. Молодая дама в беретике, ни слова не говоря, двинулась плечом вперед по коридору, прямо к моей комнате, неся за собою на отлете серый чемоданчик с патефонными застежками. Мордастый взял папу за локоть и весело подтолкнул.
— Ну где у вас та комната? Может, мне вам ее показать?
Долговязый надвинулся на меня, спрашивая своим замораживающим взглядом, долго ли я еще буду не понимать, в чем дело. И я повернулся и пошел вслед за папой, чуть не отдавливая ему пятки, а долговязый — вплотную за мной. Одну руку ему, как я успел заметить, оттягивала толстая, черной кожи, сумка, в другой как будто ничего не было, но мне вспомнились увлекательные фильмы, где бьют ребром ладони пониже уха, и в этом месте у меня сильно заныло.
В дверях нашей большой комнаты, где живут папа и мама, мордастый призадержался.
— Анна Рувимовна, вас тоже попрошу с нами. Звонить собираетесь? Положите трубочку. Положите.
Мама вышла в халате, прямая и несколько бледная, со сжатым ртом. Долговязый сперва замыкал шествие, а потом почему-то отстал.
В моей комнате молодая дама стояла уже у окна, в скульптурной позе красиво подбоченясь, опираясь на одну ногу, а другую обольстительно отставив в сторону и слегка пошевеливая туфелькой. Она куда-то смотрела пристально сквозь тюлевую занавеску и сказала, не оборачиваясь:
— Хозяин — дома. В том же положении.
Мордастый подошел к ней, заложив за спину короткие ручки, и тоже посмотрел в окно.
— А куда ж он мог деться? Сегодня у него никаких свиданий не назначено.
Вошел долговязый — со своей сумкой и с нашим телефоном, расправляя шнур ногою, уселся на мой диван-кровать, еще расстеленный, и поставил аппарат себе на колени. В ту же секунду он зазвонил.
— Валера? — сказал долговязый в трубку. — Ага, все в порядке. Переходи к метро.
Он положил трубку и уставился на мордастого вопросительно.
— Матвей, — сказала мама печальным голосом, — ты мне можешь сказать, чего хотят от нас эти люди? Может быть, им нужны деньги? Так пусть скажут.
— Аня, тут что-то другое, — сказал папа, досадливо морщась. Успокойся, пожалуйста. Они нам сейчас все-все скажут.
Мордастый, усмехаясь, отошел от окна и стал в центре комнаты, под плафоном...
...Они пришли в понедельник утром, сразу после восьми. То есть сначала шагнул в квартиру мордастый — лет сорока пяти, невысоконький такой, упитанный, с волнистым коком над лбом и космочками волос за ушами; круглые щечки румянились, а рот лоснился, как будто он только что поел торта, глазки поблескивали весело.
