Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Впервые имя Эргали Гера широко прозвучало в конце восьмидесятых, когда в рижском журнале «Родник» (пожалуй, самом интересном журнале тех лет) был опубликован его рассказ «Электрическая Лиза». Потом был «Казюкас» в «Знамени», получивший премию как лучший рассказ года.
Эргали Гер относится к тем мастерам художественного слова, тексты которых с удовольствием читает как интеллигенция, так и массовый читатель. Рассказы Эргали Гера остроумны, динамичны, эротичны и пронзительны одновременно.
отрывок из произведения:
...Даже мне от концовки этой истории немного не по себе. А Ереме, полагаю, тем более, потому что в таких делах он щепетильнее меня на порядок. Тем не менее мы иногда рассказываем ее дуэтом, галантно уступая друг другу лакомые кусочки. Слушатели гогочут, а ближе к развязке, когда уже сплошная порнуха, начинают смущаться и поглядывать с недоумением: надо же, два приличных, казалось бы, литератора, а такое… И рассказывать не стыдятся.
Стыдятся, конечно. А рассказывают потому, что мужественные и закаленные. И не такое про себя знают. К тому же рассказчики. А это вообще зараза – за мускулистую интригу кого хочешь и не хочешь заложишь. Хотя, пожалуй, в этом смысле рассказчик из нас двоих только я, Ерема всего лишь гениальный поэт. И в истории нашей идет вторым номером, вины на нем меньше. Mea culpa, mea culpa. Моя невидимая миру кульпа. Или культя. В общем, зарубинка на совести.
Было это накануне московской Олимпиады. Вокзалы еще не перекрыли, город пульсировал в обычном своем предынфарктном июньском ритме, но отборные отряды милиционеров со всех концов империи уже стягивались в Москву. Менты тамбовские, баргузинские, уссурийские, менты нерусские – кофейные андижанские, курдючные бакинские, нахрапистые казанские, менты белорусские и украинские, резвые ростовские и неистребимо одесские, экзотические северные подвиды – коми-менты, менты-чукчи, эрзя, мокша и прочая – плюс комариная туча ментов в штатском, тертых до полного отсутствия каких-либо отличительных черт (тем и примечательных), – короче, менты всех рас и народностей, обитающих на одной шестой части суши, слетелись на свой законный шабаш блюстителей порядка; уже слетелись и уже осваивались в столице, разгуливая усиленными патрулями. Кем-то лукавым свыше численный состав патрулей был определен известной цифрой двенадцать. Так они и ходили – державным шагом, апостольским числом, щеголяя летней с иголочки парадной формой, зыркая раскосыми очами на москвичей.
А ведь ждали мы Олимпиаду эту почти как манну небесную. Как долгожданную вестницу из мира людей в наш мир иной. Только вот стародубы наши не утерпели и начали ее на полгода раньше, да не в Москве, а в Кабуле. Потому что бывают олимпиады и олимпиады. И ничегошеньки мы в Москве не увидели, кроме олимпийского Мишки-десантника, пепси-колы и каких-то атлетического сложения долбаков в шортах, которых автобусами возили в Большой театр и обратно. А еще – когда перекрыли все краники, дороги, вокзалы, когда пересохли бесконечные московские очереди, обмелели проспекты – увидели город-призрак, город-герой, город-крепость; суровую цитадель, приспособленную не к ночной жизни, а к комендантскому часу, – увидели патрули, патрули, патрули, веером обходящие вымершие переулки. И заплатили Высоцким. В этом вакууме, в этой искусственной духотище, поддерживаемой совместными усилиями МВД, КГБ и ПВО, Владимир Семенович задохнулся.
С тех пор отшумело немало праздников, но не изменилось, увы, ничего: все они прошли мимо, печатая строевой шаг, c резиновым бананом наизготовку. Режим грандиозных московских фиест во все обозримые времена, начиная с хрущевских и кончая лужковскими, был и остается неизменно и беспощадно суров. Все наши фестивали, юбилеи, олимпиады только с виду праздники, а по сути беспощадная борьба с народом, мешающим организованному ликованию граждан; все неизлечимо больны памятью о Ходынке и неистребимо воняют портянками, то бишь казенщиной. Иначе говоря, мы имеем дело с масштабными военно-полицейскими операциями по увеселению горожан свыше и удержанию оных в рамках режима празднования. Возможно, с нами нельзя иначе; иначе, собственно говоря, никто не пробовал, а, стало быть, опыту самодостаточности, то есть самопроизвольного увеселения в рамках приличий, взяться неоткуда. Возможно, опять-таки, что веселиться нам особенно не с чего, отчего веселимся мы немного натужно, то есть водкой и мордобоем. При эдакой нашей сноровке любое массовое гуляние, чуть ослабь вожжи, запросто может вылиться в массовое побоище, а то и в бунт. Все это печально и понятно. Непонятно другое. Кому вообще, кроме подрядчиков с субподрядчиками, нужны эти увеселительные операции, этот канкан участковых в блядских кокошниках и холуйских передничках? Какой подполковник запаса измысливает сии непринужденные маскарады? Только очень недалекий правитель может поверить, что подобные мероприятия сближают народ и власть: в праздничные дни презрение властей к человеку очевидней даже, чем в будни, и переживается неизмеримо острее. И если кто-то всерьез полагает, что один и тот же аппарат, действуя по одной и той же методе, способен порождать стрессы по будням и снимать их по праздникам, то это, согласитесь, в высшей степени странное заблуждение...
...Даже мне от концовки этой истории немного не по себе. А Ереме, полагаю, тем более, потому что в таких делах он щепетильнее меня на порядок. Тем не менее мы иногда рассказываем ее дуэтом, галантно уступая друг другу лакомые кусочки. Слушатели гогочут, а ближе к развязке, когда уже сплошная порнуха, начинают смущаться и поглядывать с недоумением: надо же, два приличных, казалось бы, литератора, а такое… И рассказывать не стыдятся.
