Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Второй раз в жизни Валентина забрела в тупик, и рядом снова был Лева Кайтанов. Но если в первый раз все было куда проще – ведь она успела вовремя вернуть в сейф украденные из конторы, где она работала бухгалтером, деньги, – то сегодняшнее ее положение казалось безвыходным. Ее осудят за убийство, дадут срок, и рожать она будет в тюрьме. Валя не знала, что сейчас сказать мужу. Правду? Он никогда не простит ее и вряд ли поверит, что ребенок, которого она ждет, – его. И как может Кайтанов смириться с тем, что он последние полгода делил свою жену с другим мужчиной! У его любимой Валентины два мужа? Две семьи?.. Да если она скажет правду, то длина цепочки, что потянется за этим делом, будет как раз равна петле вокруг ее шеи…
отрывок из произведения:
...Кайтанов Лев Борисович вел машину по влажному поcле летнего дождя асфальту уверенно, а сам он был такой большой, ловкий и гибкий. Москва переливалась рекламными размытыми огнями, в салон врывался душный теплый ветер, который лохматил волосы на голове и придавал воздуху элемент мнимой природной свежести. Он давно привык к загазованности московских улиц, и ему даже нравилось вдыхать эту мешанину запахов и ветра, особенно после дождя или зимой, во время снежной бури… Единственно, к чему он так и не привык, – это к своему отражению в зеркале. Он не любил свое лицо, как не любили его все женщины, с которыми он пытался сблизиться за последние двадцать лет. Лицо – словно картонная маска обезьяны, намертво припаянная с самого рождения.
Лева покраснел, вспомнив, как утром зеркало в спальне отразило его собственную фигуру рядом с розовым нежным телом Валентины… Уже одеваясь после завтрака и завязывая галстук, он хотел задать ей мучивший его уже давно вопрос: как можно предаваться любви, а несколькими минутами позже спокойно пить кофе с молоком и вести будничный разговор о химчистке или о войне в Чечне? Разве это совместимо? Разве это не противоестественный прыжок с облаков на землю? Но он не спросил, потому что знал приблизительно ответ. «Как можно? Да через запятую», – ответила бы Валентина и улыбнулась, раздвинув свои розовые теплые губы.
Он был несказанно счастлив в этот вечер, когда, подкатывая к подъезду, взглянул на светящееся на третьем этаже окно, как был счастлив вот уже почти два года, что они жили вместе. Только наедине с женой он испытывал облегчение, как если бы за порогом, истекая кровью, оставалась содранная с лица обезьянья маска. Она, Валентина, видела его другим, не таким уродом, как остальные женщины. Она целовала его толстые губы, впалые длинные щеки, маленькие глаза…
Он знал, что сейчас, позвонив, услышит ее легкие шаги, воркующий голос и в следующее мгновение увидит ее, тоненькую, с выступающим вперед животом, в котором до положенного срока обитает маленький Кайтанов… И будет ужин, и будут разговоры о его работе, о доме, о будущем ребенке, обо всем том, что так дорого им обоим. Он чуть не застонал от избытка радостных чувств, которые подкатили к самому горлу в тот момент, когда он нажал на звонок… Вот они, легкие шаги… Дверь открылась, и он увидел Валентину. Она была в джинсовом комбинезоне с металлическими пряжками и белом свитере. В лице ни кровинки. Волосы аккуратно зачесаны. В руках конверт.
– Хорошо, что ты успел… – сказала она и на его глазах разорвала конверт. – Сама тебе скажу…
Кайтанов почувствовал, как щеки его стало покалывать – кровь прилила к лицу. Он испугался уже одного взгляда Валентины. Что могло случиться? Она уходит от него? Это была его первая мысль, самая страшная и неотвратимая, от которой спрятаться можно было только в небытии… Он знал, что не проживет без нее ни дня, что вся жизнь его сосредоточена теперь лишь в этой хрупкой и нежной женщине.
– Лева, я убила человека. Сейчас за мной приедут. В спальне пакет с теплыми вещами – перешлешь тогда, если получится… Больше ни о чем не спрашивай, я не могу тебе ничего сказать… Лучше будет, если ты забудешь меня. Но и я не могла иначе…
Он словно окаменел. В дверь звонили, стучали, ломились. Она сама подошла к двери и спокойно открыла. Впустила незнакомых людей, которые первым делом надели на нее наручники; кто-то сунул под нос Леве бумагу, сказал что-то об обыске…
...Кайтанов Лев Борисович вел машину по влажному поcле летнего дождя асфальту уверенно, а сам он был такой большой, ловкий и гибкий. Москва переливалась рекламными размытыми огнями, в салон врывался душный теплый ветер, который лохматил волосы на голове и придавал воздуху элемент мнимой природной свежести. Он давно привык к загазованности московских улиц, и ему даже нравилось вдыхать эту мешанину запахов и ветра, особенно после дождя или зимой, во время снежной бури… Единственно, к чему он так и не привык, – это к своему отражению в зеркале. Он не любил свое лицо, как не любили его все женщины, с которыми он пытался сблизиться за последние двадцать лет. Лицо – словно картонная маска обезьяны, намертво припаянная с самого рождения.
