Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Возможностью оставаться самим собой, жить открыто и просто оправдывал Анфертьев собственные неудачи, незавидность положения, мизерную зарплату. Все это давало ему ощущение уверенности в отношениях с женой, позволяло с чувством собственного достоинства заниматься не больно почетным делом. Но теперь, когда эти соображения были разоблачены, Вадиму Кузьмичу стало легче. Так бывает — происходит вроде бы пустячное событие, но оно приносит свободу, ты волен сам принимать решение, и нет уже гнетущей зависимости от чьего-то мнения, взгляда, от собственной нерешительности, ты освобожден от порядочности, в конце концов.
отрывок из произведения:
...Вадим Кузьмич прекрасно понимал, что тисочки-молоточки далеко не забава. Теперь, когда у него были снимки, а точнее — чертежи Ключа, он приблизился к той, едва ли не последней черте, за которой простирались статьи Уголовного кодекса. Кстати, он приобрел и кодекс, увидев его случайно в магазине юридической литературы. И нашел слова, написанные специально для него: хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах независимо от способа хищения наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой, или смертной казнью...
Или смертной казнью. Вот так.
— А ты изменился, — сказала ему однажды Наталья Михайловна, оборвав какой-то тягостный разговор.
— Изменился? — Вадим Кузьмич был удивлен. — Что ты имеешь в виду?
— Ты стал другим. У тебя появилось второе дно.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Пока еще не знаю, — Наталья Михайловна посмотрела мужу в глаза. — Тебя что-то беспокоит, ты все время о чем-то думаешь. И молчишь.
— Почему же молчу... Мы с тобой очень мило беседуем и на личные темы, и на общегосударственные, затрагиваем иногда международные события, внутренние проблемы нашей державы, которые, я полагаю, достойны самого серьезного внимания. Взять хотя бы развитие нечерноземной полосы, Продовольственную программу, борьбу с пьянством, которая последнее время приняла небывалый размах...
— Вот видишь, сколько ты произнес слов, чтобы уйти от главного, — улыбнулась Наталья Михайловна. — Ты считаешь, что пьянство — тема недостаточно важная?
— Да. Я уверена, что у тебя на уме есть кое-что посущественней.
— Ты говоришь крамольные вещи, Наталья. За это не похвалят. Тебя не поймут.
— А ты, ты понимаешь меня?
— Годы совместной жизни дают мне основания...
— Кончай кривляться. Ты уходишь от разговора, Анфертьев. И это убеждает меня в том, что я попала в точку.
— Ты, Наталья, попала пальцем в небо. У каждого человека есть второе дно. А если его нет, это плохо. Значит, человек пуст, поверхностен, очевиден. Как сказал лучший, талантливейший человек нашей эпохи — тот, кто постоянно ясен, по-моему, просто глуп.
— Нет, Анфертьев, ты не глуп. Тебя не назовешь сильным, тебя нельзя отнести к удачливым. Но ты не глуп.
— Ошибка, Наталья, ошибка. Я очень тщеславен.
Мое тщеславие настолько велико, что я не вижу вокруг возможностей накормить его, ублажить. Только поэтому оно меня и не беспокоит. Оно в спячке, как медведь в берлоге. Лучше его не тревожить. Если я буду ходить с гордо вскинутой головой, громко орать, хохотать, перекрывая гул родного завода, если товарищ Подчуфарин будет перебегать через дорогу, чтобы поздороваться со мной, — все это, вместе взятое, не удовлетворит моего тщеславия. И должность директора нашего завода меня не прельщает. Мне этого слишком мало, чтобы насытить мою гордыню, мое самолюбие!
— Ты это серьезно? — озадаченно спросила Наталья Михайловна.
— Вполне, — Анфертьев твердо посмотрел ей в глаза. — Если я как-то развеял твои сомнения о втором днище, считай мое заявление явкой с повинной.
— Нет, не развеял, — Наталья Михайловна молча разобрала постель, разделась и забралась под одеяло. — Мои подозрения усилились, — добавила она, беря в руки газету и надевая очки. — Настолько, что я начинаю бояться за тебя, Анфертьев.
— Не надо за меня бояться, — Ответил Анфертьев. — Пока не надо. Авось...