Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Родился Юрий Авдеенко в городе Азове. Все детство прошло в военную пору, когда ежедневно в каждый туапсинский дом приходили похоронки, дети лишались отцов, а жены мужей. Прежде, чем стать членом Союза писателей СССР Юрий пытался поступить в Московский горный институт, но ему отказали, сказав, что нет приема. Зато учеба в институте инженеров транспорта показала сразу после первого семестра, как бы он ни считал себя сильным математиком, но точные науки ему не по плечу. Мыкался молодой Авдеенко в Москве в поисках работы и приезжал в Туапсе повидаться с семьей. Подал документы на журфак в МГУ, но не прошел, ругал себя и приемную комиссию, а успокоился, когда пошел на службу в армию. После службы в армии он вновь едет в Москву и поступает во ВГИК, на сценарный факультет – и здесь начинает писать свои первые рассказы о службе в армии.
После окончания ВГИКа Ю.Н. Авдеенко заведует в издательстве «Художественная литература», работает заместителем главного редактора издательства «Московский рабочий».
Первые рассказы опубликовал в 1958 году. Потом появились книги о рабочем классе. Позднее Ю.Авдеенко начал писать остросюжетные повести: «Последняя засада», «Полковник из контрразведки», «Четыре почтовых голубя», «Ахмедова щель».
Автор 17 книг.
отрывок из произведения:
...Добрым и не по-весеннему жарким было солнце в тот мартовский день двадцатого года, когда мы вышибли белых из Новороссийска. В Цемесской бухте плавали обломки барж, шлюпок, утерянные весла, но море шумело тихо, волны едва плескались. И хотелось броситься в воду, пусть еще студеную — не беда! За зиму мы привыкли и к стуже, как к седлу и махорке.
Кони разной масти, оставленные белогвардейцами, словно собаки, бродили по городу. Большими, обалделыми глазами глядели на опрокинутые повозки, тачанки, орудия. Будто в доме перед дальней дорогой, на улицах лежали узлы, чемоданы, корзины. Несметное количество! Железнодорожные пути были забиты эшелонами с фуражом, продуктами, снарядами… Мы сдавали охране пленных на Суджукской косе, когда прискакал нарочный и передал мне приказ явиться в штаб 9-й армии к товарищу Коваленко.
Вечерело. Но небо еще фасонилось голубизной, хотя на нем уже, точно веснушки, проступили первые звезды. Земля, разморенная солнцем, парила. И воздух на улице был мутноватый, как в прокуренной комнате.
Товарищ Коваленко, с перевязанной рукой — разорванная кожанка внакидку, — пытливо посмотрел на меня и спросил:
— Как настроение?
За его спиной маленький и желтый, точно привяленный, человек в очках со сломанной дужкой монотонно диктовал машинистке: «Захвачено сорок орудий, сто шесть пулеметов, четыре бронепоезда… Общее количество пленных составляет…» — Боевое, — ответил я.
— Добре. Дело для тебя есть.
— Наконец-то.
— Время пришло, — сказал Коваленко. — Не зря же я тебя четыре месяца готовил. Посиди минут пять в коридоре. — И добавил с улыбкой: — Больше ждал.
Не знаю, почему он назвал прихожую коридором. Никакого коридора в этом барском особняке я не увидел. Двери с улицы, возле них стоял часовой-красноармеец, заглядывали прямо в широкую прихожую, выложенную цветным паркетом. На паркете тускнел пулемет. Усатый дядька протирал его ветошью.
В глубоком, обшитом золотым плюшем кресле, небрежно, словно барин, сидел молодой парень. С толстыми губами, мясистым носом. Взгляд у парня был ленивый и немного презрительный. Он курил толстую вонючую сигару. Потом ему надоело дымить, и он затушил ее, вдавив в золотистую плюшевую обшивку.
— Друг, — сказал я, — мебель портишь.
— Буржуазную рухлядь жалеешь, — окрысился парень. И сморщился, и заморгал ресницами, словно в глаза ему угодило мыло.
— Мебель не виновата, — возразил я. — Теперь она наша. Революционная… Рабоче-крестьянская.
— Отвали, — сказал парень. — Ты мне свет застишь. И мешаешь сосредоточиться.
И он опять, уж конечно назло мне, ткнул в плюш кресла, правда, на этот раз загашенную сигару. Вывел какую-то закорючку. Возможно, расписался.
— Ты отколь такой умный? — спросил я.
— Отколь надо, — ответил он. — Вот поднимусь, между глаз двину. Полная ясность появится. И твой интерес ко мне пропадет.
Тут и я нахохлился:
— Интерес мой к тебе разбухает… Может, выйдем?.. Потолкуем.
— Выйдем, — равнодушно ответил парень. Развернулся в кресле. И достал из кармана наган.
— Кравец! — Товарищ Коваленко высунулся в приоткрытую дверь. — Давай-ка… На этот раз мы не задержались в комнате, где стучала машинистка, а прошли дальше в узкий кабинет, стены которого сплошь были заставлены книгами.
Мы находились в кабинете только вдвоем. И товарищ Коваленко спросил:
— Ты знаком с Миколой Сгорихатой?
— Земляки мы. Из Херсона оба.
— Друзья?
— Росли вместе.
И тогда товарищ Коваленко спросил:
— Готов ли ты, рискуя собственной жизнью, спасти Миколу от смертельной опасности?
— Если смогу…
— Надо смочь… Это будет твоим первым заданием.
Коваленко присел на краешек письменного стола, широкого, ровного, обшитого хорошим зеленым сукном. И кожанка его коснулась мраморной доски с бронзовыми чернильницами, большими и массивными, точно ядра.
— Слушай меня, Кравец. Сутки назад Микола через горы ушел в Туапсе к белым… Я дал ему явку. А сегодня, два часа назад, мне сообщили, что явка провалена, что пользоваться ею нельзя… Туапсе — город маленький. Ты должен разыскать там Миколу. И сказать ему от моего имени, что задание остается в силе, но явка… недействительна. Понял?
— Все понял, — сказал я.
— Главная заковырка состоит в том… — Коваленко нервно передернул плечами. Накинутая на плечи кожанка сползла и упала к чернильному прибору, — …что ты должен попасть в Туапсе раньше Миколы Сгорихаты. Потому что, как только он доберется до города, сразу же отправится на явку. Такова была установка. И Микола будет выполнять ее… — Как же быть? — сказал я. — Если морем… — Морем ни шиша не получится. И долго это… И французы вдоль берега шныряют… Закуривай.
Товарищ Коваленко достал портсигар. И мы закурили...
...Добрым и не по-весеннему жарким было солнце в тот мартовский день двадцатого года, когда мы вышибли белых из Новороссийска. В Цемесской бухте плавали обломки барж, шлюпок, утерянные весла, но море шумело тихо, волны едва плескались. И хотелось броситься в воду, пусть еще студеную — не беда! За зиму мы привыкли и к стуже, как к седлу и махорке.
